Эми Хармон - О чем знает ветер [litres]

У меня сердце зашлось. Я даже вынуждена была рот ладонью прикрыть. Ибо часы были те самые, которые мой дед носил всю жизнь. Я над ним подтрунивала: что это, дескать, за анахронизм – цепочка из жилетного кармана свешивается? Почему не купишь нормальные часы, наручные? Оэн будто не слышал.

– Видишь, малыш, – заговорил мистер Келли, – вот так крышечка открывается. Понятно?

Оэн кивнул. Брови мистера Келли полезли вверх.

– А часики-то тикают! Сами себя починили, так, что ли?

Он сверил время по собственным часам, подвел стрелки на часах Деклана Галлахера и подвинул часы к Оэну, почему-то не желая просто вложить их в детскую ладошку.

– Забирай, малыш. Они теперь твои. В конце концов, часы принадлежали твоему отцу.

Ломбард мы покинули, можно сказать, с прибытком. Помимо часов, которые Оэн теперь бережно нес в руке (даром что цепочка была надежно прикреплена к петличке жилетного кармашка), мистер Келли подарил мне другие сережки – они, как выяснилось, составляли комплект с агатовым кольцом. Теперь в моих ушах, на паре винтиков, чуть покачивались две миниатюрные агатовые камеи. Я запоздало отметила: в 1921 году редкая женщина имела проколотые мочки. Из обилия комплиментов мистера Келли, из его настойчивости – мол, сережки и кольцо созданы друг для друга, их разлучать нельзя – было ясно: от нашей сделки он получит изрядный барыш. Но и меня он очень обязал. Я, во-первых, сохранила обручальное кольцо Энн, во-вторых, избегла огромной ошибки, в-третьих, услышала историю, ценность которой, пожалуй, превышала ценность самого кольца.

У меня голова кружилась. Выходило так: не загляни я в ломбард, маленький Оэн никогда не получил бы отцовские часы. Это что же – я историю меняю? Или я с самого начала была участницей истории? Еще интереснее, как к Оэну попало обручальное кольцо Энн. Судя по всему, Энн с кольцом не расставалась, но, если ее тела так и не нашли, разве не должно было кольцо пропасть, сгинуть?

Стоп. Куда я иду? Куда тащу Оэна? Он так доверчиво держит меня за руку, а я… я мысленно удалилась от Слайго на восемьсот миль; я перенеслась также и на восемьдесят лет вперед.

– Оэн, а ты знаешь, где этот магазин… как его… «Лайонс»?

Он захихикал, высвободил ручонку, махнул вправо.

– Какая ты чудная, мама! Да вот же он! Совсем рядом!

Действительно, прямо напротив нас – только улицу пересечь – сверкало как минимум шестью витринами внушительное здание. На темно-красной маркизе над входом серебрилась надпись: «Торговый дом “Генри Лайонс и Ко”». В витрине, на полочках, были выставлены туфли и шляпы, а платья и костюмы демонстрировали бледнолицые манекены. Я вздохнула с облегчением – лишь для того, чтобы через секунду паника снова обуяла меня.

– Просто позову кого-нибудь на помощь. Должны же у них быть специальные сотрудники, – сказала я вслух.

Оэн подхватил:

– Тут работает миссис Джеральдина Камминс. Бабушка с ней дружит. Миссис Камминс тебе поможет, мама.

Сердце екнуло и ухнуло куда-то в желудок. Сделалось страшно до тошноты. Приятельница Бриджид! Уж конечно, ей всё известно про Энн Галлахер – ту, другую. Настоящую. Я впала в столбняк, я едва ли сознавала, что Оэн тащит меня внутрь, к соблазнам шикарного торгового центра.

Перед витриной, что была ближе ко входу, толпились мужчины. Я вытянула шею, но за спинами в почти идентичных темных пиджаках не могла разглядеть предмета столь пристального и даже нервного внимания. Вот один мужчина, вероятно, удовлетворив свое любопытство, отделился от остальных, и за долю секунды (пока спины не сомкнулись) я увидела, что за стеклом развернута газета. В глаза бросилось название, набранное крупным шрифтом: «Айриш Таймс». Газету специально вывесили, чтобы все желающие могли ее прочесть совершенно бесплатно.

Я бы непременно остановилась и тоже почитала, да Оэн продолжал тянуть меня, и вдобавок какой-то джентльмен придержал для нас дверь и приподнял шляпу – мол, мое почтение, мэм. Словом, я оказалась в магазине. И тотчас мысли о новости, напечатанной в «Айриш Таймс», были вытеснены растерянностью. С ужасом глядела я на ряды полок, на широкие, будто улицы, проходы меж ними, на манекены, на пышный декор. Разумеется, популярные мотивчики вперемежку с рекламой не лились на покупателя из замаскированных колонок, и не было флуоресцентных ламп, зато навощенные полы так и сверкали в мягком свете люстр. Я поняла, что угодила в мужской зал, и стала озираться в поисках вывески, которая указала бы мне дорогу в зал дамский.

«Пара платьев, чулки, ботинки, туфли, шляпа, пальто… и еще много чего», – повторяла я про себя, тщась составить мысленный список нужных вещей. Если определиться заранее, есть шанс, что я не разрыдаюсь от беспомощности в каком-нибудь слабо освещенном углу. Ибо я не представляла, насколько можно разгуляться, имея сто шестьдесят фунтов наличными. Покосилась на манекен, разглядела стоимость пальто: шестнадцать фунтов. Начала было считать в уме – и бросила это занятие. Просто поставлю себе лимит: сто фунтов. Больше ни на пенни не куплю. К остальным деньгам не притронусь, пока еще не заработаю. Или пока не проснусь.

– Бабушка всегда сразу идет на второй этаж, – пискнул Оэн. – Там продаются платья.

И снова я позволила ему быть моим проводником. Мы поднялись по широкой лестнице, и заявленный второй этаж встретил нас выставкой затейливых шляпок, шорохом шелков, ароматом тонкого парфюма.

– Миссис Джеральдина Камминс, здрасьте! – закричал Оэн, увидев за прилавком статную женщину примерно одних лет с Бриджид. – Я сегодня с мамой! И ей нужна помощь!

Другая продавщица приложила палец к губам, словно мы были в библиотеке, а не в храме моды 1921 года. Джеральдина Камминс отделилась от прилавка и прошествовала в нашу сторону, легко неся свое пышное тело.

– Добрый день, мистер Оэн Галлахер, – степенно произнесла она.

На ней было густо-синее платье с широким нетугим кушаком и рукавами до локтей. Юбка мягко драпировала бедра и колени, край ее шуршал на уровне лодыжек. Плечи и внушительный бюст миссис Камминс окутывало страусиное боа, тоже синее. Прическа – волны пепельных волос, щедро сбрызнутые некоей скрепляющей субстанцией, – выглядела как шлем, причем тесный – круглые щеки казались еще круглее, будто выдавленные из тисков этой явно неудобной конструкции. Ассоциации с военной формой усиливала поза – пятки вместе, носки врозь, ни дать ни взять солдат, застывший по стойке смирно. Сцепив руки под животом, Джеральдина Камминс вперила в меня холодный немигающий взгляд.

А вот удивления во взгляде не было. Вероятно, Бриджид успела съездить в Слайго и сообщить подруге тревожную новость. Впрочем, какая разница? Главное, чтобы мне помогли с гардеробом. И чтобы не задавали вопросов.