Эми Хармон - О чем знает ветер [litres]

– Известно ли тебе, Оэн, что твой папа хотел стать школьным учителем? Он понимал, как важно образование. Одна беда – Деклану на месте не сиделось. И маме твоей тоже, – добавил Томас, предварительно поймав мой взгляд.

Я никак не отреагировала. Для меня сидение на месте было естественным состоянием. Часами сохраняя неподвижность, я посредством фантазий уносилась в пределы, подчас априори недоступные для физической оболочки. Еще одно различие между мной и другой Энн Галлахер стало нынче явным, а скопилось этих различий и так предостаточно.

– А я хочу доктором стать. Как ты, Док, – убежденно сказал Оэн. Теперь он сам тянул Томаса за руку – скорее к школе – и заглядывал ему в лицо, запрокинув рыжую головку в кепке с большим козырьком.

– Твоя мечта исполнится, – выдала я, овладев собой. – Ты будешь хорошим доктором, одним из лучших во всем мире. Люди будут тебя любить за мудрость и доброту. Ты очень многим поможешь, Оэн.

– А Ирландию я сделаю лучше?

– Да, родной. Ты уже делаешь ее лучше – для меня. Каждый день.

Я опустилась на корточки, чтобы быть вровень с Оэном, чтобы обнять его покрепче, прежде чем он шагнет на школьный двор. Он обвил ручонками мою шею, чмокнул меня в щеку. Затем повернулся к Томасу. Ему тоже достались объятие и поцелуй. А через несколько секунд мы наблюдали, как Оэн, начисто забыв про нас, бежит к мальчишкам, на ходу стягивая и отбрасывая кепку в одну сторону, ранец – в другую.

– Хорошим доктором, одним из лучших в мире! – передразнил Томас. – Зачем ты так сказала, Энн?

– Потому что я наверняка знаю насчет его профессии. И насчет мудрости и доброты. Оэн вырастет прекрасным человеком, – прошептала я, еле сдерживая слезы.

– Опять вы за своё, Графиня! – вздохнул Томас.

И само прозвище, и интонация заставили сердце подпрыгнуть. Томас же развернулся и пошел прочь. Бросив взгляд на школьный двор (в преддождевой серости голова Оэна была как солнышко), я поспешила за Томасом.

– Насчет Оэна трудно ошибиться, я имею в виду его будущий нрав, – раздумчиво проговорил Томас. – В конце концов, Оэн – сын Деклана.

– Нет, в большей степени он твой сын, Томас, – возразила я. – Кровь в его жилах – Деклана, но душа и сердце – твои.

– Не говори так! – вскинулся Томас, будто заявлением о душе и сердце я предала память Деклана.

– Зачем же правду замалчивать? Оэн растет на твоем примере и твоей копией. Сам присмотрись! У него твои повадки, твоя доброта. Несколько минут назад, выслушав рассказ о картофельном голоде, Оэн задал единственно уместный вопрос: «А мы что, так и терпим?» Чье, как ты думаешь, тут влияние, если не твое? Короче, у тебя все права считать Оэна сыном.

Томас покачал головой, будто преданность погибшему другу не позволяла ему признать очевидное.

– Энн, ты, кажется, забыла: твой муж был точно такой же. От него свет исходил. Оэн весь в Деклана.

– Я не могла забыть то, чего никогда не знала.

От моего шепота Томас вздрогнул, мне же немалых усилий стоило подавить это мучительное чувство, что все мои попытки объясниться тщетны. Несколько минут мы шагали в молчании. Томас делал вид, что крайне занят изучением неровностей дороги. Я скрестила руки на груди, смотрела вдаль, но каждый шаг Томаса отдавался в моем сердце, и я могла бы дословно озвучить все мысленные возражения Томаса. Он сдерживался долго, но вот его прорвало.

– Не знала? Как это ты не знала? Как ты могла не знать? Ты же ирландка! Ты смеешься в точности как прежняя Энн. Ты не менее отважна. У тебя волосы черные, глаза зеленые – по-твоему, бывают такие совпадения? Ты владеешь ирландским языком, пересказываешь ирландские легенды. Что бы ты ни говорила, кем бы себя ни называла – мне-то известно, кто ты есть на самом деле.

Меж деревьев замерцал Лох-Гилл. Небеса, столь долго хмурившиеся, сделались совсем темными. Ветер собрал отару туч непосредственно над водой. Вот и хорошо. Момент самый подходящий. Я резко сменила направление – шагнула с дороги на тропу, что вела к озеру. Трава, цепляясь за мой подол, шептала: «Мне-то известно, кто ты есть на самом деле», и этот шепот стеснял грудь.

– Энн, подожди!

Развернувшись на полном ходу, я крикнула:

– Да, внешне мы очень похожи! Мы почти двойники! Я сама опешила, когда фотографии впервые увидела. Мне подходят ее платья и туфли – ну и что? Мы с ней две разные женщины. И не говори, что не замечал этого.

Он принялся отчаянно мотать головой: нет, нет, нет!

– Посмотри на меня! В это трудно поверить, понимаю. Мне самой через раз верится. Я даже пытаюсь проснуться. Но я и боюсь пробуждения. Потому что, когда оно настанет, ты исчезнешь. И Оэн исчезнет. Я снова буду совсем одна.

– Энн, чего ты добиваешься? – простонал Томас, зажмурившись.

– Почему ты не глядишь на меня? Почему отказываешься видеть меня настоящую?

И Томас поднял голову и открыл глаза. Мы замерли на обочине, по колено в траве. Взгляды и характеры крест-накрест – от столкновения звон по округе пошел. Наконец Томас тяжко вздохнул, запустил пятерню в волосы и направился ко мне. Он приблизился почти вплотную, будто собирался поцеловать меня, после чего встряхнуть как следует, дурь выбить из моей головы.

То же самое хотелось сделать мне.

– Насколько я помню, у Энн глаза были зеленые, как трава. Твои глаза холоднее оттенком – они похожи на волну морскую. И зубы у тебя гораздо более ровные, – прошептал Томас.

Еще бы. У моей прабабушки точно денег не было на такую роскошь, как брекеты; может, и сами брекеты тогда еще не изобрели, даже для богатых. Томас всё глядел на мой рот, вдруг пальцем коснулся верхней губы – и отдернул руку. После изрядной паузы он заговорил глухо, как человек, вынужденный признать очевидное, но причиняющее боль обстоятельство.

– У тебя между верхних передних зубов был зазор. Что его больше нет, я заметил, когда помогал тебе умываться. Помню, ты сквозь этот зазор всякие мелодии насвистывала. Шутила, мол, это твой единственный музыкальный талант.

Я коротко рассмеялась, таким образом частично выпустив пар.

– Сам видишь, что мои зубы не годятся для художественного свиста.

Произнесено было с небрежностью, словно о незначительной детали. На самом деле, когда Томас сказал про зазор, у меня дыхание перехватило.

– Смеешься ты по-прежнему. Точь-в-точь как Оэн. Но теперь в тебе появилась твердость Деклана. Это что-то сверхъестественное, это жуть наводит. Впечатление, будто вернулась не только Энн, а еще и Деклан. Они оба – в тебе, понимаешь?

– Я-то понимаю. А вот до тебя всё никак не дойдет.

Его лицо исказилось – видимо, количество невероятностей превысило некий лимит, впрочем, Томас продолжал говорить едва слышным шепотом, будто и не ко мне обращался: