Роджер Желязны - Владения Хаоса [litres]

– Игга?

– Этот старый надутый пень, который стоит у входа в долину и никому не разрешает посидеть на своих ветках. Вот уж, наверное, взвыл он, когда ты оттяпал у него кусок.

Звонкий, мелодичный смех Хуги абсолютно не вязался с его мрачной внешностью.

– Он весьма достойно смирился с утратой.

– Это он умеет!.. Да и что ему оставалось? Ну и какой тебе, спрашивается, с этой штуки толк?

– А вот такой! – Я замахнулся на разговорчивого пернатого.

Он испуганно перепорхнул на пару метров.

– Эй, ты что! Так не шутят!

Я расхохотался:

– А я думал – шутят.

И пошел дальше.

Долгое время я пробирался по какой-то болотистой местности. Иногда случайный порыв ветра относил туман в сторону; тогда я спешил, чтобы пройти побольше, пока просвет не затянулся. Порой до меня доносились обрывки музыки – медленной и торжественной, исполняемой на каких-то струнных инструментах. Я пытался определить, откуда раздается эта музыка, но не мог.

Вот так и хлюпал я по этой болотине, пока не услышал слева окрик:

– Чужестранец! Остановись и воззри на меня!

Я опасливо остановился. Воззришь тут, когда сквозь эту мерзость ничего не видно.

– Привет, – сказал я. – Где ты там?

В этот момент туман разошелся, и я разглядел огромную голову. Тело, которому принадлежала эта голова, – тоже, надо думать, огромное – по плечи ушло в трясину. Кожа на лысой, как колено, башке была молочно-белая и бугристая – нечто вроде грубо обработанного мрамора. Глаза располагались точно на уровне моих; по контрасту с мертвенной белизной лица они казались черными, как уголь.

– Ясно, – сказал я. – Ты тут немного влип. Руки-то высвободить можешь?

– Если сделаю могучее усилие.

– Ладно, давай-ка поищем что-нибудь твердое и надежное, чтобы ты мог ухватиться. Руки у тебя, наверное, длинные, так что дотянешься далеко.

– В этом нет необходимости.

– Ты что, не хочешь отсюда выбраться? А чего же тогда орал?

– Нет, не хочу. Я просто желал, чтобы ты на меня воззрел.

– Ну хорошо, – сказал я. – Вот я на тебя и воззрел.

– Ты чувствуешь, насколько тяжело мое положение?

– Нет, не очень – ведь ты и сам себе помочь не хочешь, и от помощи со стороны отказываешься.

– А что приобрету я, освободившись?

– Твоя загадка – сам ее и разгадывай.

Я повернулся с намерением уйти.

– Постой, о путник! Куда ты держишь путь?

– На юг, чтобы выступить в морализаторском спектакле.

Вдруг из тумана вылетел Хуги, опустился на мраморную лысину, долбанул ее клювом и расхохотался:

– У тебя что, Корвин, времени слишком много? Нашел с кем разговаривать!

Огромные губы беззвучно проартикулировали мое имя. Затем голова снова заговорила:

– Что, действительно тот самый?

– Тот самый, – подтвердил Хуги.

– Послушай, Корвин! – В голосе ушедшего в трясину гиганта слышалась тревога. – Ты собираешься остановить Хаос, так ведь?

– Да.

– Не надо. Не стоит оно того. Я хочу, чтобы все кончилось. Я желаю освободиться из этого положения.

– Так я же предлагал тебе помощь.

– Мне нужно иное освобождение. Полный конец всего этого безобразия.

– Чего же проще, – пожал я плечами. – Нырни с головой и вдохни поглубже.

– Я стремлюсь не только к личному завершению, но и к завершению всей этой глупой игры.

– Полагаю, найдутся люди, которые предпочли бы принять по этому вопросу свое, самостоятельное решение.

– Пусть им тоже придет конец. Наступит время, они окажутся в таком же, как я, положении и будут чувствовать то же, что я сейчас.

– И перед ними будет стоять тот же самый выбор. Пока.

Я повернулся и пошел.

– И ты, – прогрохотало мне вслед чудище, – и ты будешь в таком же положении!

Через несколько шагов меня догнал Хуги. Он завис надо мною, как вертолет, и опустился на конец посоха.

– До чего же приятно посидеть на ветке старины Игга, когда он не может… Ой!

Хуги взмыл в воздух и начал описывать круги.

– Лапу, лапу обжег!.. Как это он так сделал?

– Спроси чего полегче, – рассмеялся я.

Потрепыхавшись еще немного, ворон нацелился на мое правое плечо.

– Ничего, если я тут отдохну?

– Валяй.

– Спасибо. – Он немного потоптался по мне, устраиваясь поудобнее. – К твоему сведению, у этой Головы давно крыша поехала.

Я пожал плечами. Чтобы сохранить равновесие, безбилетный пассажир сжал когти покрепче и раскинул крылья.

– Он что-то такое нащупывает, – продолжал Хуги, немного успокоившись. – Но при этом исходит из совершенно порочных предпосылок, возлагая на мир ответственность за свои собственные просчеты.

– Нет, – я убежденно покачал головой. – Ничего он не нащупывает. Он не желает нащупать даже опору, которая помогла бы ему выбраться из болота.

– Я говорю в философском смысле.

– А, так ты про такое болото. Тогда плохо.

– Эта проблема находится в плоскости самосознания, эго, в плоскости взаимоотношений эго с миром и Абсолютом.

– Неужели?

– Да, конечно. От вылупления из яйца и до самой смерти мы плывем по поверхности событий. Иногда мы ошибочно решаем, что способны влиять на ход событий, и в нас возникает стремление. А это – прискорбная ошибка, ибо стремление порождает желание и создает ложное эго, заслоняющее чистое бытие, пребывание. В свою очередь эго бесконечно множит стремления и желания, а тогда уж ты погряз с головой.

– В болоте?

– Фигурально говоря. Нужно погрузиться в созерцание Абсолюта, полностью отбросить все фантомы, иллюзии, создающие ложное ощущение личности, отделяющее тебя от бытия, превращающее тебя в обособленный островок сознания.

– Помнится, у меня тоже была ложная личность. Она очень помогла мне стать Абсолютом, каковым я являюсь сейчас, – мной.

– Нет, это – тоже фантом.

– Тогда я, которым я буду завтра, поблагодарит его за это – так же, как я благодарю того, прежнего.

– Ты упускаешь из виду самое главное. Завтрашняя твоя личность тоже будет ложной.

– Почему?

– Потому что они все исполнены желаний и стремлений, отделяющих тебя от Абсолюта.

– А что в этом плохого?

– Ты останешься один в мире призраков, в мире чужих, в мире феноменов.

– А я люблю оставаться один на один с самим собой. Я себе очень нравлюсь. И феномены мне тоже нравятся.

– Но ты всегда будешь ощущать присутствие Абсолюта, его зов будет вселять в тебя беспокойство.

– Прекрасно. Значит, можно особенно не спешить – он же всегда рядом. С другой стороны… да, я начинаю догадываться, что ты имеешь в виду. Он принимает форму идеалов. Этого добра у всех хватает. Если ты хочешь сказать, что я должен стремиться к своим идеалам, я и секунды спорить не буду.

– Твои идеалы – всего лишь мутные, искаженные отражения Абсолюта, а то, о чем ты говоришь, – всего лишь еще одно стремление, добавляющееся к прочим.