Дэвид Хаир - Кровь мага [litres]

– Кóровы яйца! Кто вы, провались оно все в Хель, такой? – выдохнул Аларон.

Он был скорее удивлен, чем напуган.

Старик съежился.

– Ммнгх! – кашлянул он сдавленно, вздрогнув от звука собственного голоса. – Ммнгх!

Прижав ладонь ко рту, старик упал на колени.

– Сир? Сир? – Схватив конскую попону, Аларон бросился к нему. – Вот, позвольте мне помочь.

Старик взглянул на юношу, и его глаза расширились от ужаса.

– Гггнхх!

Глаза старика закатились, и он упал на землю без чувств.

Аларон позвал на помощь Гретхен.

Северный Лакх, Кеш и Гебусалим, континент Антиопия

Шаввал (октен) 927 – сафар (февро) 928

9–5 месяцев до Лунного Прилива

Повозка въехала в лагерь, а уже несколько секунд спустя молодые люди, подобно шакалам, дрались за небольшие мешки, брошенные с нее солдатами. Некоторые пытались забраться на саму повозку, но, получив в лицо древком копья, падали обратно в бесчувственную проголодавшуюся толпу. Казим сражался столь же яростно, как и остальные. Последний раз он ел два дня назад. Тогда ему досталась всего горсточка давленого нута. Въехав дубинкой по затылку какому-то мальчишке, он забрал его порцию, после чего, пробившись вперед и увернувшись от просвистевшего над головой древка копья, схватил еще три мешочка прямо с повозки. Затем, шатаясь, он побрел прочь, по дороге въехав ногой в живот одному из хищно зыркавших в его сторону дармоглотов.

От шихада он ждал не такого. Они шли маршем уже третью неделю. Изнуряемые сухой зимней жарой, последние четыре дня они двигались на север, прося еды и ночлега в попадавшихся по дороге деревнях. Поначалу люди были щедрыми – в Северном Лакхе преобладала амтехская вера. С ними охотно делились «благословениями Ахма» – сухарями, далом в мисках из листьев шореи и пресной водой из колодцев. А здесь все припасы хранились на повозках, охраняемых солдатами. Худощавый мужчина, который пробыл в этом месте уже неделю, посоветовал Казиму не приближаться к ним.

– Им плевать, что мы можем умереть с голоду, – прорычал он.

– Но это же шихад! – воскликнул Казим.

– Скажи это солдатам и увидишь, чем все закончится, – мрачно рассмеялся другой мужчина. – Все, чего я хочу, – это убивать рондийцев. Но судя по всему, дело идет к тому, что мы просто умрем по дороге.

Казим все равно пошел поговорить с солдатами. На них на всех были кольчуги и шишаки, а на поясе у солдат висели кривые мечи. Они заплетали бороды в косы, а их глаза напоминали угольки. Солдаты были кешийскими наемниками на службе у могола. Они жарили на кострах цыплят и распивали фенни [14].

Увидев Казима, навстречу ему зашагал капитан. На его лице виднелся шрам, и он производил впечатление человека, уставшего от жизни.

– Вали отсюда, мелкий говнюк! – рявкнул он под дружный смех солдат.

– Но нам нечего есть! – запротестовал Казим. – А у вас полно еды.

Вояка откусил от куриной ножки.

– Да, полно, – согласился он, прожевав. – А у вас – нет. Исчезни, мата-чод .

Казим не двинулся с места. Он был с капитаном одного роста и более крепкого телосложения. Правда, у того был меч. Юноша взглянул на его людей. Все они тоже были вооружены и готовы прийти на помощь командиру в любой момент. Плохая идея. Немного отступив назад, Казим решил попытаться в последний раз.

– Прошу, господин, цыпленка. У меня есть рупалы.

Капитан фыркнул.

– У меня есть рупалы, – передразнил он юношу. – Одного цыпленка? Ладно. Допустим, он обойдется тебе в сотню рупалов.

– Сотня рупалов! Дома за такую цену я мог бы купить десяток цыплят!

– Тогда возвращайся домой!

Военный развернулся, чтобы уйти.

– Ладно, сотня рупалов.

Капитан гадко улыбнулся:

– Цена возросла. Теперь цыпленок стоит две сотни.

Казим сердито сверкнул на него глазами, однако его желудок урчал от запаха жареной птицы.

– Ладно. Две сотни.

Капитан снял с огня цыпленка на вертеле и показал его юноше.

– Деньги вперед, – сказал он, дразня Казима цыпленком, как собаку.

Казим с трудом сдержался. Он протянул капитану деньги – все, что у него было. Тот выхватил их и бросил цыпленка в грязь. Инстинктивно попытавшись схватить его, юноша услышал крик Джая:

– Каз…

Сапог капитана врезался Казиму в челюсть. Вспышка – и юноша почувствовал, что кубарем летит в пустоту.

Когда Казим пришел в себя, его челюсть пульсировала от боли, однако, похоже, не была сломана. Открыв рот, юноша беспомощно огляделся. Над ним склонился Джай. Должно быть, прошло всего несколько секунд, поскольку капитан все еще стоял над ним, хохоча. Казим оглянулся на него, запоминая его лицо.

– Пойдем, – прошипел Джай.

Он держал грязного цыпленка. Потасовка привлекла зевак, оборванных людей, которые таращились на жареную птицу.

Заметив торчавшую из костра сломанную палку, Казим выхватил ее оттуда и, шатаясь, поднялся на ноги.

– Оставайся за мной, – шепнул он Джаю и решительно зашагал вперед.

Первый человек, который полезет ко мне, получит этой палкой в лицо. Впрочем, лезть к нему не рискнул никто; люди расступились и пропустили их, глядя голодными глазами им вслед. Они разделили цыпленка с Гаруном, хотя Казим взял себе самый большой кусок. «Воин здесь я, – сказал он себе. – Я должен оставаться сильным».

В последующие шесть дней они ели только хлеб, который им удалось выпросить на окрестных фермах. Солдаты при их приближении вытаскивали мечи. Кто-то сложил из старых кирпичей Дом-аль’Ахм высотой до пояса с котелками вместо куполов. Гарун и остальные богословы проводили там молитвы. Они молились о победе над неверными, но с каждым разом все громче звучали молитвы о еде.

Затем начали прибывать повозки. Вначале они приезжали всего по три в день, хотя провизия требовалась на восемь тысяч человек, так что в первые сутки восемь из десяти обитателей их лагеря остались без еды. Но постепенно припасов стало больше, и люди наконец перестали чувствовать, что слабеют с каждым днем. Стояла ужасная зимняя жара, и отчасти поэтому дезертирство угрожало стать повальным. Начались безумные разговоры о штурме солдатских лагерей, хотя многие понимали, что это – самоубийство. Оставалось либо молиться и стараться выжить, либо вернуться домой.

По прошествии еще одной недели отчаянной борьбы за еду пнувший Казима капитан въехал в их лагерь на коне. Выгребных ям у них не было, а воды едва хватало для питья, так что помыться никто из них не мог. Многие заболели. В воздухе воняло мочой и фекалиями. Сморщив нос, капитан объявил, что они отправляются на север.