Мила Бачурова - Пароль «Аврора» [СИ litres]

«К остальным они… равнодушны. Ну вот, примерно, как к вам. К тебе, или ко мне когда-то. Вы есть, но им не интересны. Если зачем-то нужны, с вами будут поддерживать отношения. Если нет, пройдут мимо. Но в обоих случаях им все равно, живы вы или умрете. Потому что вы – не друзья и не враги».

«Варварская психология во всей красе! – надменно объявила тогда Даша. – Любовь Леонидовна права! И я не понимаю, чем ты восхищаешься».

Кирилл грустно улыбнулся:

«Я не восхищаюсь. Я ведь не сказал, что это одобряю. Но, знаешь… Так любить и ненавидеть, как они, так верить, ждать, радоваться – мы не умеем».

Сейчас перед Дашей сидел адапт. Настоящий. Не признающий полутонов.

Джек пришел к ней, вопреки убежденности Елены Викторовны, вовсе не для того, чтобы соблазнять, сейчас Даша это ясно поняла. У него другая цель, и в Даше он видит возможную союзницу. Но вежливое обещание «я, по мере сил, постараюсь помочь», адапта не устроит.

Либо Даша сейчас искренне скажет, что ему доверяет, и это должно означать, что отправится за ним хоть на край света с закрытыми глазами, либо Джек уйдет. И в этом случае, скорее всего, она его никогда больше не увидит. Выбор перед Дашей стоял, действительно, очень простой: всё или ничего. Куда уж проще.

– А если да? – пробормотала Даша. – Если верю?

– Если веришь, то расскажу тебе кое-что. – Джек прищурился. – Насчет бункерного… Но имей в виду – после этого мы с тобой уже по самые гланды завяжемся, не расцепиться. Решай.

В общем-то, ничего неожиданного он не сказал. Всё или ничего.

Даше вдруг стало страшно.

Джек вряд ли далеко опережал ее возрастом, но проблема перед ним стояла – она это почувствовала – очень взрослая. Не по плечу слабой, болезненной девочке, которой заботливые наставники не так давно позволили ложиться спать в одиннадцать часов вместо десяти.

– Я… не знаю.

Кажется, Джек ее страх почувствовал.

– Понял, – кивнул он. – Ладно, не пыхти. Обойдемся. – Легонько пожал Дашино плечо. Встал и пошел к двери.

– Подожди! – Даша подскочила на кресле.

– Чего? – Джек обернулся. Смотрел на Дашу, но лицо было такое, будто уже ушел.

– Мы… – пробормотала Даша. – Ты как-то быстро… Мы даже не попрощались.

Джек недоуменно пожал плечами:

– Покеда. Будь здорова.

И вышел – резко, но очень тихо затворив за собой дверь.

Вернувшись от Даши – бедняжка совсем расклеилась, – Елена Викторовна долго в задумчивости сидела на диване. Потом заставила себя подняться. Переоделась, поставила греть воду, чтобы заварить чай.

У нее в комнате давно жил принесенный сюда из институтской лаборатории, где когда-то работала, чайный набор: поднос, крошечные чашки и приплюснутый заварочный чайник. Набор был подарен сотрудникам лаборатории китайской делегацией задолго до того как все случилось. Он пылился на полке за стеклом. Елена наткнулась на чайник и чашки, когда разбирала уцелевшее оборудование. Подумала, что с ними в комнате будет уютнее, и забрала себе.

Еленину обстановку хвалили все обитатели Бункера. Кровать хозяйка отгородила раздвижной ширмой, поделив таким образом помещение на два: «спальню» и «гостиную». И ерунда, что в «спальне» умещалась только кровать – зато в гостиной стоял небольшой диван перед низким, покрытым скатертью столиком, а на противоположной стене, над рабочим столом с компьютером и бумагами, висела плазменная панель. Вадим и Любовь Леонидовна с удовольствием заходили к Елене выпить чаю – адапты привозили из Пекши ароматные сушеные травы, а иногда ухитрялись выкапывать «в завалах» настоящую заварку. Вадим уверял, что чай Елена готовит бесподобно.

Звать Вадима в гости сейчас не хотелось. Елену весь день грызла одна и та же мысль, и она страшно боялась, что на лице появится отражение этой мысли – хотя понимала, что такое вряд ли возможно.

На плазму Елена вывела любимую подборку, оперные арии. Всеми силами пыталась отвлечься, а голоса знаменитых когда-то певцов действовали умиротворяюще. В юности Елена обожала оперу.

Casta Diva, che inargenti

Queste sacre antiche piante

A noi volgi il bel sembiante,

– безупречным сопрано выводила на экране Рене Флеминг.

… Как этот адаптский паршивец догадался, что Елена не пьет антилав?! Откуда он мог узнать? И кому успел проболтаться? За работой, разговорами с Вадимом и душеспасительной беседой с Дашей Елена отвлеклась, а сейчас снова осталась один на один с гложущими мыслями.

Как он догадался?!

«Casta Diva» закончилась. Изысканную блондинку Флеминг на экране сменила жгучая брюнетка Каллас.

L’amour est un oiseau rebelle

Que nul ne peut apprivoiser,

Et c’est bien en vain qu’on l’appelle,

S’il lui convient de refuser…

Старинная черно-белая запись, Елена долго искала в архивах чистый, хороший звук.

Rien n’y fait, menace ou priere,

L’un parle bien, l’autre se tait:

Et c’est l’autre que je prefere, – беззвучно повторяла за певицей она. Русский перевод этой арии не любила.

В дверь постучали. Елена обрадовалась. Кто бы ты ни был, спасибо, что пришел! Все лучше, чем в сотый раз прокручивать в голове встречу с адаптом и пытаться понять, чем себя выдала…

Елена приглушила звук. Встала и открыла дверь.

– Здрассьте.

На пороге стоял адапт. Тот самый.

– Ты… – задохнулась Елена. – Что ты здесь делаешь?!

– Вопрос у меня, – спокойно отозвался адапт. – Важный.

Елена помедлила, мысленно сосчитала до десяти – это всегда помогало взять себя в руки.

– Что случилось?

– Ничего. Просто, спросить хочу. Впустишь или тут постоим? – адапт скрестил руки на груди, прислонился к косяку.

Елена сообразила, что выглядит это так, как будто она боится впускать его в комнату.

– Проходи. – Отступила в сторону.

Уговаривать себя адапт не заставил. Вошел, с интересом огляделся.

Уставился на экран.

– Ух, какая тетка! А чего так плохо видно?

– Это очень старая запись, – объяснила Елена, – пятидесятых годов прошлого века.

Оркестр за спиной Марии Каллас дружно взмахнул смычками.

– Чем это они машут? – Адапт склонил голову набок, разглядывая. Лицо его являло собой образец простодушия, кажется, и вправду никогда не видел оркестр.

– Это смычки, – объяснила Елена. – Специальное… м-м-м… приспособление для игры на скрипке. А скрипка – это…

– Знаю. Как гитара, только маленькая… Фига себе, сколько их там! – Адапт с интересом вглядывался в экран.

– Камерный оркестр. Двенадцать человек.

– Охренеть. Двенадцать человек одной бабе подыгрывают.

– Эту «бабу» звали Мария Каллас, – сердито сообщила Елена, – она была самой знаменитой певицей своего времени! Уверена, что любой из музыкантов почитал сопровождение за честь.

L’oiseau que tu croyais surprendre

Battit del’aile et s’envola…

l’amour est loin, tu peux l’attendre;