Екатерина Звонцова - Серебряная клятва [litres]

– В спину?.. – тихо переспросил Тсино. – Откуда ты знаешь, что… в спину?

– Я был ближним боярином, – сухо отозвался Хинсдро. Глаза сына снова расширились. – И прямо перед той охотой Грайно подарил мне меховой плащ, который я, следуя традициям, обязан был надеть, чтоб не сеять ссор. Всем плащ был хорош: тёплый, удобный, с капюшоном, только в нём меня легко было бы принять за медведя… и застрелить. Такое пару раз случалось с членами царской свиты, особенно если выезжали навеселе. У нас ведь многие носят меха зимой. Я испугался, нам тогда во всём виделся подвох, мы боялись ратных не просто так. Меня отговаривали, но плащ я надел. И как видишь… бог уберёг.

Тсино порывисто прижался к нему. Хинсдро, про себя торжествуя, погладил его по волосам. Всё было совсем не так просто и однозначно… но зачем пугать ребёнка ещё больше?

– Это не отменяет того, что Грайно был славным воином, а Хельмо отлично у него выучился. Но тебе лучше идти своим путём и думать своей головой.

– Хельмо тоже так говорил, – пробормотал Тсино.

– И почему я не удивлён? – Вздохнув, Хинсдро прислонился виском к макушке сына. Какое-то движение в углу комнаты привлекло его внимание, и он обернулся. – Надо же… опять прилетела к тебе.

Злато-Птица примостилась на деревянной подставке для умывального кувшина. Она дремала, спрятав под крыло обе свои огненные головы; длинный хвост стелился по полу. Яркое сияние оперения заволакивало даже светлый лик Бога с настенных образков.

– Она меня любит, – гордо сказал Тсино. – Значит, я буду неплохим государем?..

«Значит, ты щедро кормишь её с рук». Но Хинсдро кивнул.

Злато-Птица была, наверное, самым легендарным существом из всех населявших Долину, ещё до того, как Империя разделилась. Птицу – яркий светоч – оставил людям милосердный бог-воитель Хийаро, воскреснув после битвы с Полчищами Тьмы. Император получил её из Божьих рук, ещё яйцом. Из яйца птица вылупилась глубоко старой, но помолодела с течением государевой жизни. В день его смерти она опять стала яйцом и вылупилась, когда на престол взошёл наследник, – вылупилась снова ветхим комом перьев. С тех пор птица сопровождала всех в династии. Если смерть государя была внезапной, птица молодела за считаные часы. Так было, например, когда погиб Вайго. В развалинах терема, среди обгорелых тел и вещей, нетронутым нашли светящееся яйцо.

О природе птицы так никто ничего и не узнал, хотя учёные Шёлковых земель специально приезжали взглянуть на неё. Священники считали, что через птицу государь напрямую связан с Богом, а то, что она молодеет с течением государевых лет, – знак избранности. Народ вслед за церковью укрепился в этой вере: птица была священна, её изображали на оберегах и детских люльках, вышивали на рубахах и гравировали на рукоятях клинков и пистолетов. Получить её выпавшее перо считалось знаком особого расположения – государева и господнего.

…Поэтому люди почти в едином порыве преклонили колени, когда семь лет назад, в главном храме, Хинсдро, скорбя об ушедшем государе, держал речь. Яйцо в его ладонях тогда вдруг треснуло, и вылупившееся тщедушное, но всё равно пронзительно сияющее создание село к ближнему боярину Вайго на плечо. Все истолковали это в одном ключе и не воспротивились; никто не посмел учинить Смуту.

– Примете вы меня государем или так и будем враждовать и голодать, терять земли?

Так он спросил. Спросил, откуда-то зная, что это будет правильным – правильным, когда неправильно всё вокруг. Спросил – и на него упал из верхнего окна луч солнца, в котором ослепительно засияли птичьи перья. Знак. Ещё знак. И многие исступлённо зарыдали, лицезря проявление Господней воли. Они слишком устали. Хотели верить хоть в кого-то.

…На самом деле птица всегда легко давалась в руки – ему одному. Он угощал её хлебом, распутывал её бессчётные перья, аккуратно подстригал когти, когда об этом забывали. Хинсдро не преследовал никаких целей; ласковость к животным, будь то лошади, собаки или птицы, отличала его. От сестры – та без сожаления вусмерть загоняла коня за конём. От Грайно – тот видел особое удовольствие в поддразнивании цепного медведя, в охотничьей травле, в болезненной дрессировке ловчих соколов. Хинсдро вообще отличался от большинства тех, кого звали любимцами Вайго, – шумных ратников. Злато-Птица, незлобивая и спокойная, боялась их как огня. Поэтому то, что, вылупившись в очередной из бессчётных жизней, она села на плечо к Хинсдро, он не принял как знамение. Но другие – да.

Хинсдро поднялся, подошёл к птице, почесал её под одним клювом, под вторым. Она что-то низко проскрипела, приподнимая головы и довольно щуря красные, как маленькие рубины, но глупые, как у курицы, глаза. Хинсдро пригляделся – птица была уже молода, но не начала ещё превращаться в птенца. Её перья тепло мерцали.

– Скажи мне, если что-то с ней вдруг будет не так, Тсино. Сразу же.

– Да, отец. Конечно.

Хинсдро улыбнулся. Но сын, всё так же недвижно сидя, смотрел на него с тоской.

– Тебе страшно, моё солнце? – Хинсдро сделал навстречу нерешительный шаг.

Тсино упрямо покачал головой. Даже если и обманывал, если таил тревогу, – он уже стал слишком взрослым, чтобы расточать нежности да утешения, – нередко от них он морщился, будто нахохливался. Он не ластился ни к кому из челяди и наставников, разве что к Хельмо. И Хинсдро отступил.

– Не засиживайся со своей наукой. Добрых снов.

– Добрых снов, отец.

Хинсдро не успел вернуться в кабинет: ещё по пути через крытую галерею, соединявшую два теремных флигеля, он заметил на улице свет переносных фонарей. К воротам спешили четверо стрельцов; они вели кого-то, угрожающе вскинув поблёскивающие бердыши. Хинсдро помедлил у окна, наблюдая, как ковыляет к засовам заспанный привратник, после чего миновал галерею и свернул на лестницу вниз. Если ему несли очередные плохие новости, лучше было узнать их сразу.

На крыльце он тоже зажёг и поднял фонарь, чтобы стрельцы сразу увидели его. Они и сопровождаемый человек прибавили шагу, раздались понукания. Хинсдро, покусывая губы и сжимая за спиной кулак, приглядывался к недовольным бородатым лицам. Что-либо по ним угадать было трудно.

– Что у вас? – нетерпеливо спросил он, давая понять, что хочет миновать все формальные поклоны.

– Его поймали у городских ворот, – произнёс ближний стрелец – командир отряда, судя по вороньему черепу, подвешенному к поясу сбоку.

Молодого мужчину, одетого по-крестьянски, вытолкали вперёд.

– Он говорит, что гонец от воеводы Хельмо, принёс важную весть. Да только мы знаем… – стрелец хмыкнул в лихие усы, – что гонец Хельмо уже был, и вряд ли наш воевода разбрасывается людьми без надобности. Прошлый к тому же был при облачении, а этот…