Себастьян Кастелл - Последний трюк [litres]

Как я ни пытался вести себя тихо, нырнув в палатку, Фериус почти сразу проснулась. Я заметил, что её пальцы дрожат, когда она потянулась за парой острых как бритва стальных карт, которые держала под подушкой.

– Малыш? – спросила она.

Её глаза были мутными, а лицо таким бледным, что я как будто видел под кожей кости её черепа.

– Спи, – сказал я. – Если только не… Тебе что-нибудь нужно?

Она покачала головой.

– Просто немного подремала. А где белкокот?

– Думаю, охотится.

Фериус усмехнулась.

– Скорее всего, ворует.

На самом деле Рейчис сидел на дереве рядом с нашей палаткой, чтобы каждый, кто осмелится подойти слишком близко, дорого заплатил бы за то, что потревожил покой Фериус. Но я ей этого не сказал. Она ненавидит, когда её защищают.

– Забавно, что он застрял с тобой так надолго, тебе не кажется? – спросила она.

Вопрос застал меня врасплох.

– Что ты имеешь в виду? Мы деловые…

Она отмахнулась.

– Вы деловые партнёры, усекла. Но он же белкокот. Ты не думаешь, что ему хочется…

Фериус подняла на меня затуманенные глаза. На моём лице она увидела нечто, заставившее её заколебаться.

– В чём дело?

– М-м-м? Ни в чём. Просто устала, и всё. – Она протянула палец и слабо ткнула меня в тыльную сторону руки. – Значит, ты опять провёл вечер с тем сумасшедшим кваданом?

– На самом деле он гораздо добрее, чем кажется.

– Он религиозный фанатик. Никто не говорит, что они не могут быть милыми людьми.

– Не знаю, – ответил я, разворачивая свой спальный мешок. – Стоит взглянуть на вещи с его точки зрения, и в его вере появляется определённая логика. Может, даже некое благородство.

Фериус рассмеялась и спохватилась только тогда, когда начала кашлять. Ей пришлось сплюнуть, и след крови в слюне выглядел так, словно пытался скользнуть обратно к ней. Протянув руку, Фериус взяла меня за подбородок, чтобы я не смотрел на кровь.

– Значит, Келиш не так уж плох?

Я знал, что она пытается меня отвлечь, но всё равно подыграл.

– Думаю, он пытается обратить меня в свою веру.

– Похоже, пока он неплохо справляется.

– Вовсе нет. Я просто… В этих людях есть нечто большее, чем я думал вначале, вот и всё.

Она снова рассмеялась.

– Вот что мне в тебе и нравится, малыш. Куда бы мы ни пошли, какими бы странными ни были люди, стоит мне ненадолго оставить тебя с ними, и ты начинаешь глядеть на мир так же, как они.

– Думаю, потому что я легковерный.

Она покачала головой, внезапно сделавшись серьёзной.

– Нет, малыш, потому что ты – аргоси.

Фериус редко делала мне комплименты, а когда такое случалось, из-за её язвительного тона трудно было сказать, насколько искренни её чувства. Но время от времени она говорила что-нибудь настолько простое, настолько бесхитростное, что я внезапно ловил себя на том, что с трудом сдерживаю слёзы.

Её глаза закрылись, а дыхание стало таким тихим, что я засомневался, жива ли она.

– Фериус? – окликнул я.

– Да, малыш, – прохрипела она.

– Я тебе помогу. Я знаю, ты не любишь, когда за тобой присматривают, и уж прости меня за это, но я не позволю дурацкому Проклятию тебя забрать. Где-то в Берабеске, будь то у Бога или какого-нибудь визиря, должно быть лекарство. Я заставлю нам его отдать. Мне плевать на цену или на то, что ради этого я должен сделать, но именно так всё и будет.

– Знаю, малыш, – сказала она, всё ещё не открывая глаз, и потянулась к моей руке, но на этот раз не закончила жеста. – Потому что ты Келлен.

Одним из достоинств путешествия вместе с армией является то, что так гораздо легче проникнуть во всевозможные места, которые в противном случае могли бы оказаться для вас недоступными – например, в город, настолько переполненный людьми, что в сравнении с ним многолюдная столица Дарома смахивала на город-призрак.

– Под любящим оком Господа, – выругался квадан Келиш, глядя на потный, бурлящий город. Язык берабесков страдает заметным недостатком ненормативной лексики. – Я не знаю, считать это великолепием или сумасшествием.

– Разве ты не бывал здесь раньше? – спросил я.

Он энергично помотал головой.

– Как наставляет визирь Фейбас, утешение очага – это прутья решётки, которые держат в клетке душу истинно кающегося.

Махан Мебаб на самом деле состоял из двух городов: один – внутри другого. Махан, то есть «славный», был крошечным, огороженным стеной районом сверкающих шпилей, возвышающихся над храмами и дворцами. Вокруг лежал Мебаб, что может означать либо «поклоняющийся», либо «стоящий на коленях», смотря как перевести. Здесь сверкающие улицы из искрящегося на солнце белого камня были вымощены идеальными геометрическими узорами, которые заставляли задуматься – может, город и вправду спроектировал Бог. Мебаб явно не был рассчитан на людей.

– Здесь воняет, – ухмыльнулся Рейчис, разинув пасть, чтобы не дышать через ноздри.

Как ни велик Мебаб, его построили на тридцать тысяч душ, но теперь он раздулся и вместил миллион. Священнослужители в белых и золотых одеждах вели за собой целые армии шатающихся, хромающих мужчин и женщин в лохмотьях, кающихся грешников, ищущих чуда. Богатых торговцев и ремесленников охраняли отряды в доспехах; охранники стояли шеренгой, чтобы удержать нищих и других нежелательных людей подальше от заведений. Менее обеспеченным приходилось самим защищать свои лавочки или полагаться на помощь семьи. Я видел не одного мальчика или девочку лет десяти возле небольшого рыночного прилавка с дубинками в руках и нервным выражением в глазах.

Но несмотря на зловоние пота и избыточное многолюдье, в воздухе над сонмами воинов и паломников витало пылкое возбуждение, почти сияние, которое питала их вера в то, что здесь, в этом городе, они увидят ранее никем не виданное: своего Бога.

Келиш разделял радостное предвкушение, хотя я заметил, что он уравновешивает надежду и оптимизм прикрывающей его дюжиной солдат. Остальных он оставил стоять лагерем за городом вместе с другими армиями. Купцы и прочие состоятельные горожане, увидев красный плащ квадана, кричали на него, когда мы проходили мимо, требуя объяснить, почему город наполняется сбродом.

– Всё, как предупреждает визирь Калифо, – сказал мне командир. – Некоторые смотрят на Бога, но видят только своё собственное лицо, поэтому исполнены страдания вместо экстаза.

– Вы когда-нибудь читали визиря Сипху? – спросила Фериус.

Келиш, обычно обожавший сравнивать религиозные теологии, нахмурился.

– Разглагольствования женщины-визиря, не предписанные великими соборами, не считаются законом в рамках канонов нашей веры.

– Разве только слова мужчин передают мудрость?

Квадан кивнул с кривой улыбкой, сложив ладони вместе и вывернув их наружу – его способ показать временную капитуляцию в таких дебатах.