Себастьян Кастелл - Последний трюк [litres]

– Тогда я жду мудрости Сипху.

– Она писала: «Во всём следует соблюдать умеренность, ведь если бы каждая душа на земле в праведном порыве выкрикивала имя Бога, все бы оглохли».

Несмотря на свои явные предубеждения, Келиш действительно обожал чёткие постулаты и обдумал его, прежде чем спросить:

– Что можно извлечь из этого замечания?

Фериус показала на улицы, кишащие людьми, на мужчин и женщин, выпрашивающих еду, на тесноту повсюду, куда ни посмотри.

– Такой город строится не для многих. Скоро я увижу, как болезнь пронесётся по этим улицам, как лесной пожар. Скоро я увижу, как прольётся кровь.

Наше внимание привлёк внезапный крик. Дальше по улице вспыхнула драка. Тем временем отряд из двух десятков человек в шлемах и кожаных доспехах, с короткими копьями в руках, проталкивался сквозь толпу, уходя оттуда, где раздавались крики.

– Жреческая стража, – сказала Фериус. И спросила у Келиша: – Разве им не полагается обеспечивать законность и порядок в городе?

Тот не ответил, но шагнул к другому командиру.

– Похоже, ты смотришь не в ту сторону, караульный.

С удивительной быстротой – и безрассудством – две дюжины копий опустились, нацелившись наконечниками в живот Келиша. Его люди, однако, не сдвинулись с места.

– Они подождут моей команды, – сказал Келиш командиру жреческой стражи.

– Ни один солдат мирской армии не может обнажить оружие в священном городе, – сказал тот. – Если хоть один из них это сделает, их всех отлучат от церкви, их семьи выследят и предадут смерти как богохульников.

Келиш ничем не выказал своего страха.

– Похоже, это… уже чересчур.

Он повернулся к Фериус.

– Возможно, мне всё-таки стоит почитать визиря Сипху.

Потом обратился к командиру стражи:

– Я всё ещё слышу впереди крики. Если не хочешь вмешиваться, отойди, я всё сделаю сам.

– Всё идёт, как и должно, – усмехнулся начальник стражи. – А теперь беги, кающийся грешник.

Его взгляд задержался на религиозной сцене на нагруднике Келиша.

– Большинство жрецов-охранников следуют кодексу часовщика, – спокойно объяснила Фериус. – У них нет времени на тех, кто верит, что Бог – кающийся грешник.

«Предки, – подумал я. – Как действует теократия, если люди презирают друг друга из-за разных интерпретаций существония Бога?»

Мы продолжали слышать звуки драки; люди проносились мимо, пытаясь убежать.

– Рейчис, узнай, что происходит.

Белкокот принюхался.

– Но эти два чокнутых скоро начнут убивать друг друга, и я не хочу пропусти…

Я показал на битком набитую народом улицу впереди.

– Там, наверное, происходит кое-что похуже.

– Веский довод.

Белкокот спрыгнул с моего плеча, приземлился на деревянный навес лавки, а после вскарабкался на крышу одноэтажного дома. Он помчался по крыше, подпрыгнул и широко распахнул пушистые перепонки, чтобы поймать ветер.

Вскоре он уже летел над нашими головами, направляясь к источнику какофонии. Командир жреческой стражи заметил, как улетел Рейчис.

– Теперь наш город наводняют даже дикие звери!

Он жестом подозвал одного из подчинённых.

– Начинайте составлять планы общегородской кампании истребления. Не хочу, чтобы священные храмы покрылись помётом грязных животных.

Что ж, даже если бы я не успел проникнуться к нему неприязнью, парень с каждой минутой всё больше облегчал для меня эту задачу.

Командир, должно быть, заметил выражение моего лица, потому что впервые обратил внимание на нас с Фериус и спросил Келиша:

– Зачем ты приводишь в город чужеземцев?

– Они паломники, и пустить их в Махан Мебаб – правильно. Разве визирь Калифо не говорит со свойственной ему пронизывающей прозорливостью: «Самый бедный паломник, явившийся из чужой страны, является истинным гражданином города Бога»?

Командир жреческой стражи воспринял это как пощёчину.

– Ты будешь блеять о кающемся грешнике?

Келиш сделал вид, будто шепчет мне на ухо, но говорил достаточно громко, чтобы услышали все:

– Калифо также предупреждает, что для глупца слова мудрости подобны блеянию овцы.

«Почему он затевает свару с этим парнем?» – удивился я.

– У меня нет причин задерживать воинов армии, – сказал командир жреческой стражи и жестом велел двум своим людям с копьями выйти вперёд. – Но чужеземцы отправятся с нами на допрос. В моём городе не будет шпионов.

– Тогда у нас проблема, – ответил Келиш. – Потому что эти двое – мои гости, они пришли, чтобы стать свидетелями славы Бога и… – он показал на Фериус, которая стояла так долго, что теперь ей пришлось опереться на меня, – … чтобы получить доступ к стенам храма и найти исцеление в Его присутствии.

– Чужеземцы не должны искать помощи в Махане. – Командир поднял палец. – А если вы ещё раз процитируете чепуху из кодекса кающегося грешника, я арестую вас за беспорядки.

Тут он улыбнулся.

– Совет визирей сейчас собрался на конклав, квадан. Присутствие Бога требует раз и навсегда отличить истинные священные тексты от ложных. Пришло время очистить веру от плевел.

Келиш улыбнулся в ответ. Я заметил едва заметное подёргивание его пальцев и заметил, как изменилось поведение дюжины сопровождавших его солдат.

– Не могу не согласиться, караульный.

Затем Келиш повернулся ко мне.

– Великий храм ждёт вас в центре города. Отведи туда свою спутницу и помолись у стен о Божьей милости.

– Арестуйте чужеземцев! – крикнул командир. – И предателя, который их привёл!

– Идите! – велел мне Келиш.

Ещё не успев повернуться лицом к стражникам, он одним плавным движением выхватил меч и приставил его остриё к горлу противника.

– Пошли, малыш, – сказала Фериус, потянув меня за руку. – Этот человек сделал нам подарок. Мы были бы плохими гостями, если бы не воспользовались им.

Меня преследовало странное чувство вины, когда я помогал Фериус пробираться по переполненным улицам. Келиш был военным и религиозным фанатиком – и то и другое я презирал и инстинктивно, и благодаря воспитанию. И всё же с тех пор, как мы встретились, он каждую ночь играл со мной в шуджан, обучал меня аксиомам своей веры и слушал, как я их опровергаю. Мы обсуждали, спорили и часто громко смеялись вместе. Теперь он рисковал ради меня жизнью и жизнью дюжины своих солдат, просто руководствуясь главным принципом своих убеждений: кающийся паломник должен получить шанс на искупление перед Богом.

Ирония заключалась в том, что, поступая так, он давал мне шанс убить его Бога.

– Грязное дело, – сказала Фериус, заметив выражение моего лица.

Так и есть, грязное дело.

Как обычно говорила Фериус, осмотр места, куда ты собираешься вломиться, – целое искусство. Рейчис с ней соглашался. В этом искусстве задействованы два таланта аргоси, в которых я меньше всего разбираюсь: арта превис – восприятие – и арта тако – коварство.