Питер Маклин - Костяной капеллан [litres]

Меня вновь покормили, а на рассвете вернули мне Плакальщиц. Выпустили из темницы – губернатор принёс извинения и поклялся перед всем миром, что будет сохранять в Эллинбурге мир вопреки тлетворному иноземному влиянию. Вот так дело и было сделано.

В то утро из дворца меня провожал лично капитан Роган, а когда двери открылись, меня ожидало нечто непредвиденное. После ночи в темнице выбрался я помятый, грязный и простуженный, но на многолюдной площади перед дворцом ждала меня Анна Кровавая. Краска совсем сошла у неё с лица, она снова стала похожа сама на себя – в мужском платье, брюках и с ярко-багровым шрамом на бледном лице. С нею были и Йохан, и Лука Жирный, и пять моих ребят, а ещё целая прорва народу из Вонища, человек под двести.

Около двухсот человек с моего околотка – все собрались на морозе, чтобы взглянуть, как я выхожу на свободу по губернаторскому помилованию. Когда лучи утреннего солнца пощекотали мне лицо – лицо добропорядочного эллинбуржца, которого несправедливо обидели какие-то чужаки, а он всё уладил самолично, сборище восторженно загалдело. Правду можно истолковать по-всякому, и мой народ, очевидно, выбрал, что ему приятнее всего будет слышать такую правду. Ну или в таком свете им это преподнесли.

Роган окинул толпу взглядом, пересчитал головы и помрачнел. Явно задумался, что могло бы случиться, если бы меня не отпустили. Бунт – неприятная штука, притом в Эллинбурге далеко не редкая. Если это заставило Рогана задуматься – ещё лучше. Дела в Эллинбурге ведутся на одну десятую часть с применением насилия против девяти десятых с помощью хитрости и правильной самоподачи, и снизить уровень насилия было в интересах каждого горожанина. Кровопролитие делу вредит, это все понимали, но всё же иногда без крови не обойтись. По крайней мере, угроза применить силу может быть полезна при заключении сделки.

Когда я сошёл по ступеням губернаторского дворца на площадь, Анна Кровавая выступила вперёд и протянула ладонь. Мы взяли друг друга за запястья – так испокон веков правая рука приветствовала начальника. Я сжал Анне предплечье и кивнул в знак признательности. Кто же её надоумил? Полагаю, Эйльса или, возможно, Лука Жирный. Глянул я Анне через плечо и рассмотрел в толпе Йохана. Он знал, что Анна среди Благочестивых на более высоком положении, и если до сих пор отказывался принимать эту истину, теперь ему никак уже от неё не скрыться. Она поприветствовала меня как правая рука на глазах у всех, а я ответил на приветствие – слишком много людей это видело, чтобы с этим не считаться. В будущем это может доставить немало хлопот, но я понимал: так надо. Понимала это, верно, и Анна, а также, что ещё вероятнее, Эйльса.

Я вышел на площадь вместе с Анной, меня хлопали по плечу и хватали за руку. Только Йохан остался в сторонке с затаённой болью во взгляде, и, ясное дело, долго эту боль упускать из виду я не смогу.

Лука пригнал изысканную карету, которую мы нанимали прошлым вечером, и можно только догадываться, что, когда мы с Анной и Йоханом в неё садились, смотрелись мы воистину величаво. Последним забрался Лука и захлопнул за собой дверцу. Постучал по крыше, кучер натянул вожжи, и вот мы тронулись. Я сел на заднее сиденье, обитое кожей, и вздохнул.

– Молодцы! – похвалил я. – Очень правильно придумали привести с собой простой народ, губернатору закрыть на это глаза не выйдет.

– Да они сами пришли, – сказала Анна. – Может, Лука запустил слушок, а силой мы никого сюда не тянули.

Я кивнул. Это было хорошо, сказать по правде, лучше, чем ожидалось.

Лука только хитровато улыбнулся и промолчал. Как я заметил, за ночь он успел смыть нарисованную бороду и побриться, и его глазки снова утопали в гладких пухлых щеках. Я готов был поставить серебряную марку: это он стоит за народным подъёмом, и задумался, в какую цену это мне обошлось. И всё же, как по мне, эти деньги были потрачены с пользой, по меньшей мере недовольная рожа Рогана того стоила!

– Как ребята? – спросил я Анну.

– Погоревали немного о гибели Грига, – ответила та, – впрочем, на деле горевали меньше, чем могли бы, – после того, как разлетелась молва о его выходке в Свечном закоулке.

Я кивнул с пониманием. После того случая, как мне известно, многие перестали с Григом водиться да так его и не простили. Теперь, как по мне, он переплыл реку, что отделяла его от Госпожи.

– Да уж, – только и проронил я на это.

– Многих встревожил чужеземный колдун, – продолжала Анна, – но Тесак доказал, что колдуны умирают, как и все прочие, так что страхи невелики. В основном все просто рады тому, что ты вышел из тюрьмы невредимым.

– Просто охренеть, как тебя все любят, Томас, – вставил Йохан, но сидел он, уткнувшись в носки своих сапог, так что прочесть выражение его лица было невозможно.

Вернулись мы в «Руки кожевника», а там уже поджидала меня тётушка Энейд вместе с Браком. Эйльса стояла за стойкой, а в воздухе между женщинами витало враждебное напряжение – его я почувствовал, как только вошёл в харчевню.

Мика с Чёрным Билли, когда я вступил в комнату, подняли всеобщее ликование, а я усмехнулся и на потеху ребятам изобразил галантный поклон.

– «Золотые цепи» снова наши, – сказал я тётушке, и эти слова тоже вызвали восторженный гул. Только вот тётушка не разделяла общих восторгов.

– А ты никак в герои выбился, – проворчала она. – Парень из местных дал отпор гнусным чужакам и победил. Ну что за херня из-под коня!

При её крике все затихли, а я прищурился и встретил пронизывающий взгляд её единственного глаза.

– Конечно, херня из-под коня, тётя, – не стал спорить я. – Хернёй из-под коня удобряют растения, чтоб шибче росли, и так же прямо сейчас растут и множатся рассказы о Благочестивых у нас на улицах. Это же хорошо!

– Да разве? – не унималась она. – Неужто хорошо, Томас? Благочестивые – деловые люди, ну а ты превратил их в солдат. Уличный бой со стрельбой из арбалетов? Причём не где-нибудь, а у самого Торгового ряда! Как, по-твоему, должен смотреть на это губернатор?

Тётушка моя устроила мне выволочку на виду у всего отряда, а уж такого я стерпеть не мог. Со всей силы опустил я раскрытую пятерню на стол, чтобы заткнуть поток обвинений. Придвинулся к ней и сказал тихонько, но в то же время, чтобы слышали все:

– Губернатор должен брать с нас налоги и не совать нос в чужие дела, как всегда и было. И не учи меня, дорогая тётушка, как вести дело. Даже не пытайся.

Я выпрямился, расправил шубу, прошёл через всю харчевню, а все прямо-таки затаили дыхание. Поднялся к себе, а Эйльса пошла за мной. Закрыла за собой дверь – да так и встала, глядя на меня, пока я скидывал шубу. Та была вся в пятнах, пропиталась тюремной сыростью и провоняла дерьмом. Сбросил я шубу на пол и в сорочке развернулся к Эйльсе.