Филип Пулман - Тайное содружество [litres]

Малкольм быстро просмотрел заметку. Шлюз Иффли находился примерно в миле вниз по течению от того места, где Пан стал свидетелем нападения. Смотритель обнаружил тело мужчины лет сорока, зверски избитого и погибшего, судя по всему, до того, как тело попало в воду. Полиция начала расследование.

– Это наверняка он, – вздохнул Малкольм. – Бедняга. Значит, и Люси Арнольд уже знает. Возможно, именно это она и имела в виду.

– Что ты имеешь в виду?

– Да вот, пришел показать тебе письмо, – он протянул ей бумагу.

– «Обстоятельства стремительно меняются», – прочла Ханна. – Да, вероятно, ты прав. Очень осторожная формулировка.

– Никакого упоминания о полиции. Если на теле не было ничего, способного облегчить опознание, они до сих пор не знают, кто это, а значит, не может знать и она. Тебе о ней что-нибудь известно? Ты с ней встречалась?

– Я немного знакома с ней. Энергичная, страстная особа. Драматический склад характера, так мне показалось. Думать так у меня причин нет.

– Думала или показалось – неважно. Все равно это часть общей картины. Что ж, на встречу я, разумеется, пойду. Ты увидишься в Лондоне с Гленис?

– Да, наверняка. Я ей все расскажу.

Ханна сняла с вешалки пальто, и Малкольм помог ей надеть его.

– Как там Лира? – поинтересовалась она.

– Подавлена, что не удивительно.

– Передай ей, пусть зайдет меня повидать, когда будет свободное время. Да, Малкольм… То путешествие доктора Штрауса через пустыню к красному зданию…

– Да?

– Слово «актерракех» – есть идеи, что бы оно могло означать?

– Боюсь, ни одной. Но оно точно не таджикское.

– Ладно. Интересно, не сможет ли алетиометр прояснить ситуацию? Увидимся.

– Передавай привет Гленис.

Гленис Годвин была теперь директором «Оукли-стрит». Томас Наджент, занимавший этот пост, когда Ханна вступила в организацию, умер в этом году, и сегодня в память о нем должна была состояться мемориальная служба. Миссис Годвин пришлось отказаться от обязанностей полевого офицера несколько лет назад: она заболела тропической лихорадкой, та дала осложнения, и ее деймона парализовало. Однако мыслила Гленис по-прежнему четко и ясно, а деймон, несмотря на свое печальное состояние, мог похвастаться цепкой памятью, хранившей множество подробностей. Гленис давно овдовела, а ее единственный ребенок умер от той же самой лихорадки. Малкольм глубоко восхищался Гленис – первой женщиной во главе «Оукли-стрит» за всю историю этой тайной службы. Политические враги следили за каждым ее шагом, напрасно ожидая, когда она, наконец, допустит ошибку.

После службы Ханна сумела отозвать Гленис на десять минут для приватной беседы. Они сидели в отеле, в тихом уголке холла. Неподалеку, у бара, еще несколько человек из Оукли-стрит наслаждались напитками. Ханна кратко изложила все, что знала об убийстве, рюкзаке, дневнике Штрауса и присланном Малкольму приглашении на поспешно созванное совещание.

Гленис Годвин было за пятьдесят, она была невысокой, крепкого телосложения, темные с проседью волосы причесаны просто и аккуратно. На подвижном лице отражались все ее чувства. Ханна нередко думала, что такое лицо – слишком большая роскошь для человека, занимающего должность, где скорее нужна ледяная бесстрастность. Левой рукой она почти непрерывно гладила деймона – маленькую циветту, которая лежала у нее на коленях и внимательно слушала разговор.

– Эта молодая девушка, – сказала Гленис, когда рассказ Ханны подошел к концу, – Лира Сирин, так? Необычное имя. Где она сейчас?

– У родителей Малкольма. Они держат паб на реке.

– Ей нужна защита?

– Думаю, да, нужна. Она… Вам что-нибудь известно о ее происхождении?

– Нет. Расскажете мне потом, не сейчас. Малкольм должен пойти на эту встречу, это напрямую касается «Оукли-стрит». Все это как-то связано с экспериментальной теологией, но больше мы пока ничего не знаем. Человек по имени…

– Брюстер Напье, – прошелестел призрачный голос ее деймона.

– Он самый. Несколько лет назад он опубликовал работу, из-за которой мы впервые обратили на него внимание. Как она называлась?

– «О некоторых аспектах воздействия розового масла на микроскопию поляризованного света», – подсказал ее деймон. – В «Материалах Лейденского института микроскопии». Напье и Стивенсон, два года назад.

Он говорил тихо, через силу, но совершенно внятно. Хана не в первый раз была поражена его феноменальной памятью.

– Вы связывались с этим Напье? – полюбопытствовала она.

– Не напрямую. Мы тайно и очень тщательно проверили его историю, он совершенно чист. Насколько нам известно, статью эту Магистериум не заметил. Мы тоже не станем проявлять чрезмерный интерес, чтобы не навести их на след. Дело, на которое натолкнулся Малкольм, – еще один признак того, что некие силы пришли в движение. Спасибо, что ты мне рассказала. Говоришь, он скопировал все документы из рюкзака?

– Да, абсолютно все. Полагаю, к понедельнику они будут у вас.

– Мечтаю ознакомиться с ними.

Примерно в это же время Лира болтала в «Форели» с помощницей по кухне. Полине исполнилось семнадцать, она была хорошенькой, застенчивой и легко краснела. Пока Пан беседовал под столом с ее деймоном-мышкой, Полина рубила лук, а Лира чистила картошку.

– Раньше он меня немного учил, – рассказывала Лира Полине, которая спросила ее, откуда она знает Малкольма. – Но я тогда ужасно себя вела, со всеми. Мне даже в голову не приходило, что у него есть какая-то своя жизнь помимо колледжа. Думала, его на ночь в шкаф убирают. А ты тут давно работаешь?

– В прошлом году начала, неполный день. Потом Бренда попросила взять еще несколько часов и… Я еще в «Босуэле» подрабатываю, по понедельникам и четвергам.

– Правда? Я там тоже работала, недолго кухонной посудой занималась. Тяжело приходилось.

– А я в галантерее.

Полина закончила резать лук и высыпала его в большую кастрюлю на плите.

– Что это будет? – поинтересовалась Лира.

– Оленье рагу, но я только начала. Основную работу Бренда делает. Какие-то свои особые пряности кладет, не знаю какие. Я вообще-то еще учусь.

– Она готовит одно большое блюдо каждый день?

– Раньше готовила. В основном жаркое на вертеле, а потом Малкольм предложил внести разнообразие. У него правда были хорошие идеи.

Она снова покраснела и отвернулась, чтобы помешать лук, который уже начал шипеть и плеваться маслом.

– Ты давно знаешь Малкольма?

– Ага. Выходит, что давно. Когда я маленькая была, он… ну, то есть я думала, что он… ох, не знаю. Он всегда был со мной таким милым. Я все думала, что он примет у Реджа паб, когда тот на покой уйдет, да, видать, не к тому все шло. Мал теперь вон какой профессор. Я его почти не вижу.