Филип Пулман - Тайное содружество [litres]

– А что насчет воображения?

– В каком смысле?

– В него вы тоже не верите?

– Да какая вообще разница, кто во что верит? Вера не изменит фактов.

– Но ведь это вы сочинили «Гиперхоразмийцев»! Эта история – плод вашего воображения!

– Я их сконструировал. Собрал из простейших элементов. Я построил искусственный нарратив, чтобы продемонстрировать логические последствия суеверий и глупости. Каждая фраза этой книги составлена беспристрастно и рационально, в совершенно трезвом уме, не имеющем ничего общего с нездоровой игрой фантазии.

– Ага! Значит, вот почему ее герои так не похожи на настоящих людей!

– О людях я знаю побольше твоего. Люди в большинстве своем слабы, глупы и легковерны. Совершить нечто оригинальное способны считаные единицы.

– Нет, они совершенно ненастоящие! Все, что в людях может быть интересного… в общем, в ваших персонажах ничего этого нет.

– Ты хочешь, чтобы солнце написало книгу о тенях? Солнце не видит теней.

– Но ведь мир полон тенями!

– Это неинтересно.

– Сабина – ваша дочь?

Бранде не ответил. На протяжении всего разговора он взглянул на Пана от силы раза три, а теперь и вовсе отвернулся и уставился во мрак, постепенно сгущавшийся у дальней стены чердака.

– Значит, да, – сделал вывод Пан. – А как вы научились отделяться от своего деймона… как же ее зовут… Да, от Козимы?

Философ опустил голову и снова промолчал.

– Я пришел сюда, – сказал Пан, – потому что вы своим романом убедили мою Лиру, будто все, во что она верит, – неправда. Из-за этого она стала несчастной. Вы как будто украли у нее воображение, а вместе с ним отняли и надежду. Я хотел найти и вернуть их. Вот почему я пришел к вам. Скажите мне что-нибудь такое, что я мог бы передать Лире, когда вернусь к ней!

– Все таково, как есть, и не более того, – произнес Бранде.

– Неужели? И вам больше нечего сказать?

Бранде застыл, как камень. В полумраке пустого чердака он был похож на одинокую статую, забытую в разграбленном музее.

– Вы любите свою дочь? – спросил Пан.

Молчание и неподвижность.

– Она сказала, что приехала сюда, – продолжал Пан. – А где она жила раньше?

Тишина.

– Откуда она приехала? И сколько уже здесь живет?

Профессор чуть шевельнулся, как будто хотел пожать плечами.

– Раньше она жила со своей матерью? Может, в другом городе?

Бранде тяжело вздохнул и едва заметно вздрогнул.

– Кто выбирает ей одежду? Кто делает ей прическу? Это вы хотите, чтобы она выглядела именно так?

Молчание.

– Может, у нее есть на этот счет свое мнение? Вы ее когда-нибудь спрашивали? А в школу она ходит? Учится чему-нибудь? У нее есть друзья? Вы разрешаете ей выходить куда-нибудь, кроме сада?

Бранде сдвинулся с места и поплелся в дальний угол чердака. Шел он сгорбившись, словно тащил на плечах огромную тяжесть. В углу было уже совсем темно. Там философ сел на пол, подтянул колени к груди и уронил голову на руки. Как ребенок, который думает: «Если я закрою глаза, то никто меня не увидит». Пан невольно пожалел его. Сначала он попытался подавить это сочувствие, напомнив себе, что сделали с Лирой теории этого человека, но затем понял, что Лира тоже пожалела бы его. А еще – что теории Бранде потерпели крах.

Дверь чердака оставалась открытой. Пан бесшумно выскользнул наружу и сбежал по ступенькам. У подножия парадной лестницы, в холле, сидела Сабина. Отрывая кусочки от листа бумаги, она подбрасывала их вверх, и они падали, кружась, как снежинки.

Когда Пан пробегал мимо, она подняла голову.

– Ты его убил?

– Нет! Конечно, нет! А почему у него деймон такой странный?

– Понятия не имею. Они оба тупые. Все здесь такие тупые! Невозможно!

– Почему ты не уйдешь?

– Некуда.

– А где твоя мама?

– На кладбище, где ей еще быть…

– А других родных у тебя нет?

– Не твое дело! – вспылила Сабина. – И я вообще не понимаю, какого черта я тут с тобой вожусь! Хватит уже, убирайся!

– Уберусь, если откроешь дверь.

Так она и сделала, презрительно фыркнув и не добавив больше ни слова. Пан выбежал на улицу, где в густеющем тумане сияли газовые фонари. Если кто-то и проходил мимо, шаги звучали глухо, силуэты расплывались, а тени раздувались от возможностей, угроз и обещаний – но, разумеется, солнце их не видело и никогда не увидит.

Пан не знал, куда ему теперь идти.

А всего в нескольких кварталах от дома Бранде с парома сходил по трапу Оливье Бонневиль.

В это самое время Лира подъезжала на поезде к Праге. Купить билет в Париже, не возбуждая лишних подозрений, оказалось совсем не трудно: метод Уилла отлично работал. А может, жители европейских городов, через которые она проезжала, были на редкость нелюбопытны или на редкость вежливы. Или просто заняты собой: на улицах чувствовалось напряжение; всюду мелькали люди в форме вроде тех, которых она встретила на пароме. Группы одетых в черное почти-солдат охраняли здания, толпились по углам, что-то обсуждая, выезжали из подземных гаражей в патрульных автомобилях с оглушительно рычащими моторами.

А может быть, человек без видимого деймона был в этих местах не таким уж необычным делом. Лира видела в Амстердаме одну женщину, красивую, одетую по последней моде, самоуверенную и надменную и совершенно безразличную к окружающим. Деймона при ней не было. Как и у того мужчины в Брюгге… Правда, ему явно было не по себе: он шел по запруженной народом улице – несчастный, словно пожираемый стыдом, напряженный, и старался держаться в тени. Лира внимательно изучила оба примера и держалась теперь скромно, но со спокойным достоинством. Это было совсем не легко, и время от времени, оставшись одна, она начинала плакать. Но об этом все равно никто не знал.

В Прагу ее привела внезапная прихоть памяти: она увидела название в железнодорожном расписании, и в голове словно что-то вспыхнуло. Когда-то, несколько лет назад, они с Паном целый вечер просидели над старой картой Праги, дом за домом воссоздавая в уме облик города. В конце концов, именно там изобрели алетиометр. И вот снова это название, и мгновенная искра узнавания – работа тайного содружества, не иначе. Она училась слышать эти легкие подсказки – будто шепотом в самое ухо, – и с каждым разом все лучше отличала их от собственных догадок.

Однако в Праге ей предстояло принять решение. Там находился огромный узел Центральноевропейской железнодорожной компании, одни дороги бежали на восток и север, в Киев и Московию, а другие, более широкие, – на юг, через Австро-Венгрию и Болгарию, в Константинополь. Если ехать в Среднюю Азию и Карамакан, нужно выбирать север, но прежде, чем отправляться на поиски роз, нужно найти Пана.

Пан… где он может быть? Единственным ключом оставался Синий отель. Его арабское название подсказывало, что искать его следует гораздо южнее Московии. Если отправиться на север и сделать пересадку в Киеве, оттуда можно будет двинуться на юг, в Одессу, перебраться через Черное море на пароме до Трапезунда, а затем продолжить путь в земли, где говорят на арабском… Но информации все равно не хватало. С тем же успехом можно тыкать булавкой в географический атлас и ехать, куда бог пошлет. Южный маршрут, через Константинополь, был проще, но грозил отнять больше времени… или, наоборот, меньше? В любом случае Лира понятия не имела, куда хочет попасть… Знала только арабское название – аль-Хан аль-Азрак.