Джей Кристофф - Танцующая с бурей [litres]

Подойдя к трону, Второй Бутон остановился, едва заметно поклонившись – руки сжаты в кулаки, дыхание с шипением вырывается сквозь сифон. Когда железный самурай закрыл за ним двери, из ранцевого прибора на спине вылетел в воздух клуб дыма чи. Пружинные вентиляторы на потолке трещали, качаясь на открытых балках высоко над головой. Где-то далеко бродил по залам слуга, отбивая час осы своим железным колоколом.

Измученный жарой Йоритомо молча наблюдал за приближением гильдийца. Его лицо, спрятанное за небольшим респиратором для помещений, выглядело бесстрастным. Ходили слухи, что под скафандром Кенсай был раздутой свиньей; за металлическими листами, имитирующими мускулатуру, скрывались слои бугристого жира; за красивым юным лицом прятался мутант, которого даже мать едва ли смогла бы полюбить. Из достоверных источников министру Хидео также было известно, что Второй Бутон Кигена предпочитал женщин-гайдзинок. Представляя себе потного безликого борова, совокупляющегося с несчастной похищенной дикаркой, Йоритомо было легко игнорировать устрашающую позу Кенсая. На самом деле сёгун с трудом подавлял улыбку в ожидании скандала.

– Сятей-гасира, – кивнул он. – Рупор Капитула Кигена. Спасибо, что почтили нас своим присутствием.

– Это честь для меня, сайи-тайсёгун, Покоритель восточных варваров, равный небесам, – голос Кенсая рассыпался тяжелым металлическим грохотом, контрастируя с маской юноши. – Аматэрасу да осветит ваши поля и принесет изобилие вашему народу.

– Полагаю, вы пришли, чтобы обсудить празднование двухсотлетия? Надеюсь, мое седло будет готово вовремя?

Рядом с троном Йоритомо материализовался Хидео с длинной трубкой в бескровных губах. Трон громадой возвышался над маленьким министром и представлял собой замысловатую комбинацию из золотых тигров, плавных линий и шелковых подушек. Гобелены раскачивались на грязном ветру и хлопали по колоннам за троном. Тумбы были изготовлены из черного гранита, украшенного кусочками кобальта, гладкого, отполированного, как глаза гильдийца.

– Достопочтенный Второй Бутон желает поговорить о девушке Кицунэ, великий господин, – Хидео поклонился и выдохнул сине-черное облачко дыма со сладковатым запахом, прищурив налитые кровью глаза.

– Ах, да, – кивнул Йоритомо. – Дрессировщица моего арашиторы. А в чем дело?

– Простите меня, великий господин, – гильдиец изобразил еще один едва заметный поклон, который дался ему с трудом. – Я не хочу давать поводов для оскорблений и нарушать узы дружбы и чести, которые связывают Главпункт и ваш двор. Я знаю, что вы предложили ей пристанище…

– Выкладывай, Кенсай, – сверкнув глазами, Йоритомо отбросил в сторону условности. – Мы оба знаем, зачем ты здесь.

– Эта девушка – нечистая, великий господин, – голос гильдийца жужжал, как рой мохнатых шмелей в хитиновых доспехах. – Поражена кровью ёкай. Как сказано в «Книге десяти тысяч дней», ее необходимо очистить от грязи. Она должна пройти Путь очищения.

– Хм, – Йоритомо старательно изобразил беспокойство. – Ёкай-кин, говорите?

– Это наше глубокое подозрение, сэйи-тайсёгун. Происшествие с собакой принцессы Аиши. То, как она обращается с арашиторой.

– Подозрение? – бровь Йоритомо поползла вверх. – Вы хотите сказать, что у вас нет доказательств?

Повисла долгая пауза, заполненная щелканьем шариков мехабака, катающихся по груди Кенсая. Йоритомо и Хидео смотрели, как гильдиец поднял руку и перекинул несколько шариков с одной стороны на другую. Наконец, он медленно заговорил, как человек, тщательно выбирающий слова.

– При всем уважении, великий господин… с каких это пор стали требоваться доказательства?

Комнаты для гостей располагались вдоль западного крыла дворца: стены из тонкой рисовой бумаги, полированный тик и никакого уединения. Все здесь источало роскошь – резная мебель ручной работы, шедевры Рю Камакуры и Фушичо Асикага на стенах, длинные аквариумы из матового морского стекла, заселенные жалкими заморенными карпами кои всех цветов радуги. Все выглядело помпезно и пафосно. И во всем чувствовалась фальшь. Деньги тратили не ради удобства гостей, а ради демонстрации величия сёгуна.

Юкико повернулась к Хиро, который застыл в дверях.

– Входите, пожалуйста.

– Это неприлично, – его доспехи зазвенели, когда он покачал головой. – Принцесса Аиша опозорит меня, если узнает, что я входил в спальню к даме без сопровождения.

– Значит, вы собираетесь сидеть за дверью?

– Хай, – Юкико показалось, что он улыбнулся за своей страшной железной маской.

– Можете снять это? – она указала на маску. – Я достаточно насмотрелась на о́ни – на всю жизнь хватит.

– Вы видели о́ни? – к его чести, в голосе самурая слышался лишь намек на скептицизм. – Где?

– Это долгая история, – она покачала головой. – Неважно. Просто снимите ее, пожалуйста. Из-за этой штуки я не могу понять, не смеетесь ли вы надо мной.

Хиро расстегнул застежку на шее. Лицевая панель, влажно чавкнув, отскочила, и он снял шлем. Гладкие волосы, казалось, были приклеены к голове, лицо блестело от пота. Сильная челюсть, маленькая остроконечная бородка, гладкие щеки и блестящие прекрасные глаза.

– Я не смеюсь над вами, госпожа.

Она долго смотрела на него, вспоминая свои сны и чувствуя, как смешной румянец снова заливает ее щеки. Она отругала себя – быстро вспыхнувшая бурлящая злость изгнала ночные фантазии, напомнив, что ее отец и лучший друг томятся в тюрьме по прихоти убийцы ее матери. Она готова была закатить себе пощечину.

Есть более важные вещи, чем думать о мальчишках.

– Мне надо принять ванну и сменить одежду.

Она пыталась говорить ровным голосом: не его вина, что она – такая идиотка.

– Поэтому найдите себе в коридоре стул поудобнее.

Хиро улыбнулся и поклонился, прикрыв кулак ладонью. Сунув шлем о́ни под руку, он вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Она видела его силуэт, нарисованный алым солнцем на рисовой бумаге, как в кукольном театре теней, выступающих с пантомимами на праздниках. Она зашла в гардеробную и, усевшись перед зеркалом, принялась распутывать колтуны в спутанных волосах, стараясь не думать ни о снах, ни о детских фантазиях, ни о юноше, сидящем за дверью спальни.

Из зеркала на нее смотрела нищенка-замарашка: грязная кожа – вся в пятнах крови о́ни, забрызгавших одежду, босые ноги с облезающей кожей.

Она чувствовала себя уродиной. Такой же уродиной, как этот город и люди, которые им правили.

В гостевом помещении была устроена отдельная купальня, и она долго отмокала в восхитительно теплой воде, наблюдая, как засохшая грязь, кровь и пот, отслаиваясь, образуют грязную пену на поверхности. Шампунь пах глицинией. И вдыхая этот аромат, она поплыла по волнам памяти, вспоминая деревню на верхушках деревьев. Нож в своей руке. Кровь на полу.