Эд Макдональд - Знак ворона [litres]

– Да. Перед славой. Солдат, как ты, через Морок. Давным-давно.

– Сколько тебе лет?

Не знаю, зачем я это спросил. Бессмыслица. Мне нужно разозлить его, чтобы он меня убил, а не проникся ко мне симпатией. Не время налаживать межрасовые взаимоотношения.

– Не мерять жизнь так, – ответил он, задумался и выговорил: – Измерять жизнь мыслями господина. Это понятно?

– Нет, – щелкнул я.

Он пожал плечами.

– Значит тогда не объяснять. Господин думает большие мысли. Все знают большие мысли. Не как с нерожденными.

«Нерожденными» драджи называют нас. Малдон рассказал мне, что драджи считают нас зародышами, младшей формой жизни вроде гусениц или личинок. Может, потому они так к нам безразличны.

– Ты говоришь, как они! – в диком ужасе выдохнул проснувшийся Бетч. – Ты один из них!

– Я не один из них, – выговорил я.

Бетч судорожно задергался, словно мысль о том, что я драдж, сделала его жизнь совсем уж невыносимой и желание освободиться превратилось в буйное помешательство. Охранник встал, подошел к Бетчу и пинком в голову убедил не трястись. Бедняга обмяк. Удовлетворенный драдж вернулся на прежнее место. Кажется, он улыбался. Ну да, устранил досадную помеху интересному разговору.

– Недавно у бога появилась большая мысль, но спутать ее, – поведал драдж. – Не понимать нерожденных поднимать Шавада из мертвых.

Он посмотрел на меня так, словно ожидал осмысленного ответа.

– Не понимаю, – выговорил я.

– Нерожденные строить башню-небо. Башня для собирать лунный свет, очень мощно. Надо уничтожить.

Он крепко задумался и добавил:

– Боги не любят. Сила лун не для богов. Работать только для нерожденные.

Ну, это не удивительно. Валия догадалась, что драджи хотят свались Великий шпиль. Тьерро уже показал, что могут сделать Свидетели с несколькими канистрами фоса. Когда завершится строительство Великого шпиля и придет время солнечной вспышки, быть может, Тьерро пойдет войной на Глубинных королей?

Нет, драджи боятся уж точно не Тьерро и его Свидетелей. «Малыш» упоминал Шаваду, а Саравор хотел унять «певцов». Похоже, я не вижу леса за деревьями, Хотя, может быть…

– Ваши боги боятся, что вернется Светлая леди? – поддавшись предательской надежде, выдохнул я.

Глупый самообман.

– Не понимать. Башня-небо плохо для мир. Это правда.

– Ты веришь всему, что они тебе говорят? Даже когда они берут десяток твоих друзей и скармливают «малышу»?

– «Малыш» – слово нерожденных, – прогудел он. – Мы говорить «избранные». Они особые. Нужны жизни. Отдать радостно для бог и избранного. Вы, нерожденные, не так. Отдаете жизнь ни за что. Зачем тогда живете? Один только смысл-жизнь, отдать за другого.

Опять эта древняя, полная дерьма чушь. Понятно, что Глубинные короли радостно вбивают ее в головы рабам. Промывают им мозги дочиста. Те даже мыслей своих не имеют, живут господскими. Во всяком случае, я раньше так думал про большинство драджей. А у этого, глядите-ка, и личность проглядывает. Неожиданно. Хм, а может, дело всего-то в том, что у него еще сохранилась привычная мимика, и можно читать ее на лице? Но вряд ли кто-нибудь так долго разговаривал с драджем, как я. Во всяком случае, без раскаленного железа и зазубренных ножей. А, наверное, стоило бы.

– Но твоя жизнь – это твое главное достояние, – возразил я. – Оставаться в живых – самое главное для живого.

– Лучше отдать по своя воля, – прощелкал мне драдж и пожал плечами. – Если все, что знать, тебе печалить финал. Остаться мало время. Приходить избранный, пускать пчсихочервь. Ты умирать.

Он был прав. Тут уж ничего не попишешь.

Зимние дни в Мороке не длинней, чем в обычных краях, пусть здешняя отравленная земля и исходит жаром. Охрана сменилась, пришла темнота, Клада закатилась, из-за горизонта высунулась Риока. Бесцветная ночь.

– Ублюдочный предатель! – прошипел Бетч. – Ты один из них!

Бедняга пришел в себя во время моего разговора с драджем.

– Если б я им был, думаешь, я бы остался торчать здесь, привязанный к палке?

– Ты говоришь, как они!

– Я могу говорить на их языке. Хочешь, научу и тебя? Тут главное – научиться гортанно жужжать и шлепать языком о свод неба. Думаю, у нас есть еще пару часов до того, как «малыш» закончит поедать своих драджей и приготовится убивать нас. Хочешь начать учебу?

– Гребаный ублюдочный предатель! – проскулил Бетч.

Да, несчастный прочно ухватился ненависть – так оно легче. Проще, когда предмет ненависти рядом и есть кого винить. Трудно злиться на охранников, которым на тебя глубоко наплевать, да и вообще они не люди. Того парня сменила женщина с молочно-белой, почти прозрачной кожей на гладких костях. Я и не пытался заговорить с ней. Слишком далеко зашли ее перемены. Я-то и с тем, кто был почти как человек, ничего не добился.

– Бетч, ты помнишь сейчас хоть что-нибудь хорошее в жизни? – спросил я и даже повернул голову, чтобы посмотреть на него.

Я жутко потянул шею в драке, и вертеть головой было очень больно. Да и долгое сидение привязанным к колу не слишком помогает спине.

– Что?

– Ну, жизнь дома. Ты ведь бывал счастлив хоть иногда?

Ба, как его перекосило и скрючило. Он, должно быть, сходит с ума от страха.

– С какого хрена ты про такое? Зачем?

– Сейчас стоит подумать об этом. Потом, наверное, уже не будет времени.

Он отвернулся. Не захотел говорить с предателем. Хотя, если вдруг я и предатель, что-то мне с того не слишком много пользы. Я тяжело вздохнул. С попыткой перетереть веревки о кол пришлось закончить. Запястья распухли, и веревки врезались в них еще больнее. Я посмотрел вверх, на пылающие трещины. Как было бы здорово, если б они раскрылись и к чертям заглотили меня. А заодно со мной Морок, да и весь гребаный свет. И то было бы лучше, чем судьба этого мира после моего предательства. А я ведь выложу все. Границу предаст и погубит не пособник драджей, а капитан «Черных крыльев». Я столько ползал в грязи, прикончил стольких ублюдков, столько старался для людей, которые меня ненавидят – и вот именно я погублю все и всех.

На фоне трещины промелькнула тень. Странное дело. Я не видел птиц в Мороке. А если и встречалось что-то летающее, так с шестью ногами и скорпионьим хвостом. Может, явился новый кошмар, чтобы к общему счастью броситься на меня и выдрать к чертям сердце?

– Это нечестно, – спокойно выговорил Бетч.

– Само собой, – поддакнул я. – В этой жизни нет ничего честного.

– Я всегда ожидал, что Граница так или иначе заберет меня, – продолжил он. – В конце концов, она забирает всех. Ломает и утаскивает.

– И мы тому доказательство.

Все как по писаному. Сперва ужас и паника, затем апатия и меланхолия. Потом пойдут признания, следом – опять злоба и ярость, за ними отчаянные мольбы – и так по кругу. Рассудок мечется, отчаянно старается совладать с кошмаром. Я видел такое много раз у посаженных в камеру смертников – , мной посаженных, преимущественно.