Эд Макдональд - Знак ворона [litres]

– Пустые беспомощные угрозы. Жаль. Я полагал, что ты умрешь с бо̀льшим достоинством. До свидания, капитан Галхэрроу.

Я вздрогнул. Палец Ненн лег на крючок – но нажал не сразу. В глазах Ненн еще оставался проблеск ее прежней, а руки тряслись. Она еще боролась, пыталась высвободиться.

– Я прикончу тебя, – прошипел Саравор, и затем голос Ненн выкрикнул: – Рихальт, скачи!

Пистолет начал опускаться, грохнул, выбросил облако дыма, и Сокол рухнул. Он упал набок, выбросил меня на хрустальный пень и придавил Штрахта. Мне распороло лицо, срезало кусок кожи. От удара перехватило дыхание. Когда я опомнился, Ненн уже мчалась галопом в хрустальный лес, прочь от драджей.

Когда драджи поравнялись с нами, бухнула первая граната и разнесла «певца» в клочья. Спустя несколько секунд грохнула вторая, за ней третья. Драджи замедлили шаг. Чародеи явно были гораздо важнее нас. Но молочная плоть продолжала фонтаном взмывать в воздух. Прекрасная новая музыка с ударными и гаммой мокрых шлепков.

Гимн нашей самоубийственной победы.

– Ну, по крайней мере, мы их остановили, – сказал я.

– Это уже что-то, – согласился Штрахт.

Он вытер окровавленный тесак. Пешком нам не удрать от кавалерии драджей. Она уже тут. Штрахт с недоумением посмотрел вслед Ненн, слишком растерянный и поглощенный мыслями о близкой смерти, чтобы задавать вопросы.

– Как ты сумел остановить магию «малыша»? – спросил я.

– Чтоб я сам знал. Черт возьми, Рихальт, мы трупы.

Я посмотрел на драджей. Те остановились и глядели на то, что осталось от «певцов». Наверное, прикидывали, можно ли спасти раздувшихся уродов. Но место, где те сидели, теперь походило на разделочный стол в мясной: сплошной ковер из ошметков плоти и костей. Я глянул на край хрустального леса и увидел Тьерро со светострелом в руке.

И почти вздохнул с облегчением. Ненн с солдатами уже подъехали к нему. Тьерро смотрел на меня.

– Да, думаю, мы уже трупы, – согласился я.

Забавно, но перспектива отдать концы меня вовсе не угнетала.

Я кивнул Тьерро. Лучше уж умереть, чем попасть к драджам. Те отведут нас к своим хозяевам, а Глубинные короли изуродуют нас, превратят в оружие против наших же людей. Но сперва нас станут мучить. Очень долго мучить.

Говорят, когда финал уже близок и неизбежен, перед глазами проплывает жизнь.

Они врут.

На человека обваливается то, что он не доделал в жизни, что упустил. Я упустил ушедшую в свет Эзабет Танза. Я отдал Саравору Ненн. Все, что я делал, не имело смысла и ничего не изменило.

Тьерро прицелился в меня. Я глубоко вдохнул, посмотрел на луны. Пустая ночь. Их не видно. Но трещины в небе на месте, святятся белизной и бронзой. Несмотря на весь их кошмар, пожалуй, они не так уж и безобразны. Не так уж и плохо для последнего в жизни пейзажа. Тьерро – отличный стрелок. Свинец полетит мне точно в голову.

Я ждал. Небо рокотало. Приятно было бы думать, что оно так скорбит о моей кончине. Но это гребаное злое небо, которому на все начхать.

Треснул выстрел. Штрахт пошатнулся, закатил глаза и испустил дух. Ну что, моя очередь. Я посмотрел на Тьерро. Он снял шляпу и отсалютовал мне двумя пальцами, затем взвалил на плечи дымящийся светострел и ушел в хрустальный лес.

– Ублюдок! – прорычал я.

Затем я воткнул меч в песок, вытащил последний пистолет. Драджи уже мчались ко мне. Делать нечего. Плен хуже смерти.

Я прижал ствол ко лбу.

Спустил крючок.

Курок щелкнул.

Осечка.

Вокруг забегали драджи, тыкая в меня копьями и плюясь. Я швырнул одному в голову ублюдочный пистолет. Бессмысленный жест – пистолет отскочил от шлема. Но потом я заревел, изобразил ярость и попробовал сдохнуть в бою, выдернул меч и принялся махать налево и направо. Дурная работенка, утомительная и грязная. Тут не до выпадов, финтов и терций. Бей себе и отскакивай, работай ногами и руками, все на инстинкте. Клинок со свистом резал воздух. Я улучил момент, рубанул по налокотнику, стараясь снести кисть, вышиб сноп искр. Но добить не удалось. Ублюдки осторожничали, кружили вокруг, их становилось все больше. Никакой возможности пробиться в Хрустальный лес.

– Чего ждете, уроды? – рявкнул я и ударил по древку копья.

Драдж проворно отдернул его, вывернулся и ткнул мне в панцирь. Восемью дюймами выше, и попал бы в незащищенное лицо. Но скоты явно не хотели меня убивать.

Наверное, стоило пропороть себе мечом глотку.

Древко хряснуло по предплечью, в руку плеснуло лютой болью, раскатилось от пальцев до плеча – и меч выпал из онемевшей ладони. И тут драджи бросились.

Мне в лицо врезался кулак в тяжеленной латной перчатке, разодрал щеку и рассек губы. Потом я уже не считал и не отличал сыпавшиеся удары. Но их определенно было слишком уж много. Чтобы свалить меня, хватило бы гораздо меньшего. Бам, и перед глазами заплясали звезды. Бам, и земля хряснула мне по лицу. Бам, и что-то с хрустом сломалось. Наполовину ослепший, я потянулся к поясу, чтобы вытянуть большой нож, но драдж отшиб мою руку и стукнул в голову, потом еще раз и еще. За кулаками последовали сапоги, бам, бам, бам.

Солдаты рычали и взвизгивали, пинали и топтали.

К тому времени, когда мозги перестали трястись в черепной коробке, меня уже со связанными щиколотками и запястьями тащили в лагерь драджей. В середине лица пульсировала боль – наверное, опять сломали нос. Во рту полно крови. Она же в глотке, в носу и в склеившейся бороде. Один глаз почти заплыл, на голове слоями вздувались синяки и шишки. Да, я сейчас красавчик. Даже симпатичней обычного.

Я выкашлял кровь, сплюнул на песок. Не так мне следовало помереть. Кретин с мечом в руках, победи или умри. Как-то так. Тяжело думать, когда мозги дрожат, будто желе. Бренди бы сейчас. Или сдохнуть. Да что угодно лучше, чем так.

А еще Ненн с еще кровавыми слезами на щеках. Мать твою. Сукин ублюдок Саравор. Забрал мою Ненн.

Рядом присели два драджа – пожилые уже твари, давно измененные, с безносыми серыми лицами и черными глазами без век, больше похожие на рыб, чем на людей. У одного метка Акрадия прямо на лбу. Теперь я знаю, кто учинил бомбардировку. Ну и что мне с того?

Когда боль в голове немного унялась, я осмотрелся. Печальное зрелище. Драджи затянули меня в свой лагерь, а вместе со мной еще двух пленных, взятых ранеными. Один, кавалерист, был на последнем издыхании. Судя по ране в боку, он не протянет и часа.

Вторым, к сожалению, оказался Бетч, со ступней, вывернутой под невозможным углом, с осколками кости, торчащими сквозь сапог.

В такие моменты мне всегда хочется пожаловаться на то, какая все-таки сука наша жизнь – даже и в том, что жаловаться на нее глупо и бессмысленно.

– Мы все еще живы, – прошептал Бетч.