Ирина Богатырева - Говорит Москва [litres]

И голоса снова стихают, будто бы уплывают в пыльную пустоту дома, растворяются в его неживой тишине – и только монотонный механический звук швейной машинки висит в комнате. Он уже привык, он ему уже почти нравится, этот холодный, трезвый, такой понятный звук.

Артём чувствует, как нервы потихоньку начинает отпускать. Вот, он уже может вздохнуть. Вот, он уже может моргать. Закрыть глаза. Открыть глаза. Пошевелить затекшей шеей.

Хлопает входная дверь в квартиру.

– А, вот здесь вы, значит, и живёте? – незнакомый мужской голос в коридоре.

– Да. – Зоя. Артём хочет выйти, но слышит, как она уже сама нажимает на ручку с той стороны. – Спасибо, что проводили.

– Значит, завтра я за вами зайду?

– Как вам будет удобно. Я могу просто отнести в библиотеку. Они никому другому не отдадут, раз вы записаны.

– Конечно, но я бы всё-таки лучше сам…

Голос какой-то неуверенный, смятый. А Зоя отвечает с лёгким раздражением, будто не знает, как избавиться от навязчивого провожатого.

Слышно, как открывается противоположная дверь.

– Зоя Игоревна, здравствуйте. Я услышал, что вы уже вернулись, тут дело одно… – Но подчёркнуто строгий голос Владимира вдруг сбивается на искреннюю радость: – Гера? Герка! Ты?! Какими судьбами!

– Вовка!

Слышно, как обнимают друг друга, терзая за плечи.

– Зайчик, это же Герка, мы же вместе служили! – кричит сосед на весь коридор. – Да ты где сейчас? Как?

– Да вот, как-то… – Гера говорит смущённо, зажато. – Сам-то где?

– Погоди, да чего ж мы в коридоре? Идём ко мне! Зой, зайдёшь? – Владимир гостеприимно распахивает дверь своей комнаты.

– Так вы? Так это?.. – теряется гость.

– Это Владимир, мой сосед, – подчёркнуто отстранённо представляет Зоя. – А это Георгий. Хотя я вижу, что вы знакомы.

– Знакомы-знакомы, сколько лет, сколько зим. Зайчик, зайдёшь? По такому поводу.

– Нет, спасибо. Светлана Александровна скоро вернётся, мне бы не хотелось вам мешать. А кроме того у меня вот, есть чем заняться.

Она как будто что-то показывает, что держит в руках, а потом тянет на себя дверь, чтобы закрыть.

– Зоя! Ну, так я завтра…

– Да, заходите, – отвечает и прикрывает дверь за собой.

Машинка так и строчит.

– Что это было? – спрашивает мать, не отрываясь от работы. – Сцена из семейного театра?

– Ты всё слышала?

– Да вся квартира, я думаю, слышала.

– Ах, мама, это всё так глупо, – вдыхает Зоя. Потом проходит по комнате. – Я тут «Новый мир» принесла почитать. До завтра дали в библиотеке. Вот здесь: Александр Солженицын, «Один день Ивана Денисовича». Говорят, это прямо очень нужно.

– Ну что ж, дали так дали. Значит, будем читать. – Слышно, как мать берёт в руки журнал, листает страницы. – Ты мне лучше скажи, кто этот был.

– Георгий. Познакомились в библиотеке. Он следующий в очереди. А Володя его, оказывается, знает.

– Ну что ж, может, оно и к лучшему, – говорит мать. – Что он в этой очереди следующий.

И снова всё стихает. Квартира полнится бледным, неживым светом. Артём понимает, что его пугают эти провалы, эти обмороки, когда пространство вдруг становится самим собой – пустым, неживым, вымороченным. Никогда не знаешь, чего в следующий раз от него ожидать.

– Бывает всё на свете хорошо, в чём дело, сразу не поймёшь, – вдруг запевает кто-то молодым, полным жизни весёлым голосом. – А это просто дождь прошёл, нормальный… Ребята, потихоньку, потихоньку! Так, вот, так…

– Олег, Олег! Нельзя поосторожней?! Олег, они же всё сейчас вдребезги!

– Ничего, мам, нормально. Мы с ребятами нежно… Эй, старик, угол, не видишь!

Смеются, перекрикиваются – молодые, здоровые голоса. Звук передвигаемой мебели. Поднапрячься – и можно вытащить вдвоём стол или целый шкаф. Большой платяной шкафище. Застрять с ним в коридоре. Со смехом торчать в дверном проёме, изводя мать. Петь или насвистывать, как будто тебе всё нипочём.

– Угол! Олег, вы угол отобьёте!

– Да поворачивай же, ну!

– Застряла махина.

– Чувак, без портяги не обойдёмся.

Дружный смех.

– Володя! Володя, ну помоги же им, смотри, что делают!

Его голос слышен глухо – он стоит на лестничной клетке, командует оттуда, чихвостит молодых.

Наконец, сдвинули. Вытащили. Поволокли вниз по лестнице.

– Смотри: все уезжают, все! Всем нормальные квартиры дают уже. Светка вон тоже увозит своего благоверного, от Зойки подальше. – За соседней дверью Удальцова пилит мужа. Даже, кажется, лупит его чем-то по пьяной харе, вроде мокрой тряпки – звук смачный, чавкающий. Дядя Коля только мычит, вяло отмахивается. – Связалась я с тобой на свою голову! Всю жизнь в этой дыре! Так и сдохнем здесь… с этими!

– Не бойся, Катерина, всех расселят. Прав… Правительство обещало – расселят всех, – бормочет нетвёрдыми губами.

Дверь квартиры открыта. Внизу ещё перекликаются грузчики. Гуляет сквозняк, и мерещатся запахи еды с кухни, запахи нагретого асфальта и июньских тополей с улицы.

Она поднимается по лестнице, она проходит по коридору. Он узнаёт её шаги. В них уже нет прежней лёгкости, но он всё равно узнаёт: это она. Точно – она.

Входит к себе, но не запирает дверь. Она кого-то ждёт.

Да вот – шаги по лестнице. Мужские, уверенные, быстрые. Зашёл в квартиру. Заглянул в свою комнату, окинул взглядом пустые углы, покрутился.

Вышел.

Постоял у её двери. Тихонько открыл.

– Зоя? Ты дома?

Не отвечает – он и так знает, что она его ждёт. Входит, притворяет дверь за собой.

– Зоя, ну вот, мы, собственно…

– Да, да, хорошо, что так получилось, я вас со Светой поздравляю.

– Далеко, конечно, эти Кузьминки, деревня какая-то, но знаешь, всё-таки своё жильё…

– Да, конечно, понимаю.

– Но говорят, метро будет скоро. Будешь к нам в гости ездить? На метро…

Он бодрится. Но смолкает – на большее его не хватило. Подходит к ней ближе. Близко. Не шевелится. Не слышно даже, как дышит.

– Зоя. Зоюшка. Ну, ты, что…

– Всё нормально. Ты видишь. Я рада за тебя.

– Зоя, ну, прости меня. Но я же не мог… Ты же знаешь… по-другому – я не…

– Я всё понимаю. Тебе не за что извиняться. Ты мне ничего не должен. Совсем ничего.

– Зоя…

– Володя, прекрати. У тебя начинается новая жизнь. В неё надо входить с лёгким сердцем. И без лишнего груза.

Он ничего не отвечает. От их молчания, от тишины Артёму кажется, что он оглох. Слышит, как шумит кровь в ушах. Время тянется, тянется, и хочется крикнуть, ударить что-то, разбить. Лишь бы не было этой тишины. Этого невыносимого молчания.

Наконец, слышно, как он поворачивается, делает шаг к двери. Берётся за ручку. Но останавливается.

– Зоя, уезжай тоже. Здесь больше жизни не будет. Ты же видишь. Это всё отжило.

– Это мой дом, Володя. Я здесь родилась. Я каждый переулок тут знаю. Куда мне уезжать?