Светлана Тулина - Страшные сказки для дочерей кимерийца [СИ]

Все эти люди, за исключением разве что личной гвардии короля Аквилонии, были асгалунцами. Выступление войска в таком составе на Шушан для всего остального мира выглядело бы всего лишь еще одной мелкой местечковой стычкой двух шемских столиц, ничем не выдающейся из многовековой череды таких же стычек. То, что нападение было вызвано подлым убийством шушанцами одного короля и кражей дочери другого вовсе не изменило бы подобного мнения — рассветная и закатная столицы Шема боролись между собой испокон веков, и поводов для взаимных обвинений и обид за это время накопили предостаточно.

Конан не для того столько полновесных аквилонских империалов вложил в прекращение шемских междоусобиц, чтобы теперь все пошло прахом и местные царьки опять пересобачились — следом за вцепившимися друг другу в горло столичными городами. Да и по отношению к многогрешной душе Публио Форсезе, да осияет Митра ее своим великодушием, это было бы верхом неблагодарности.

Нет.

Выступить против правителя Шушана, убившего будущего короля всего Шема, должен был тоже весь Шем. В идеале — хотя бы по несколько воинов от каждого вольного города. Как знак будущего единства. Но — от каждого. Чтобы именно так потом и пели разные поэты-сказители, разбойники они там или нет.

В реальности же представителей хотя бы от половины городов было бы вполне достаточно — Шем велик, и, хотя гонцы разосланы, не во все его пределы новость успеет дойти вовремя. Старый интриган, где бы ни обитал сейчас твой дух, ты можешь гордиться — твой нерадивый ученик, похоже, на старости зим все-таки становится настоящим королем и учится думать по-королевски.

Торопливый стук деревянных сандалий по каменным плитам коридора заставил Конана оторваться от размышлений. Он отступил от узкого окна, в которое смотрел на вечернее солнце, уже почти достигшее дальних холмов. Смотрел, не видя при этом ровным счетом ничего, кроме дороги на Шушан, из этого окна как раз-таки невидимой. Дороги, по которой пылят далекие всадники, неистово погоняя коней и поминутно оглядываясь в ожидании погони.

И обернулся к двери — как раз к тому мигу, когда из коридора ввалился запыхавшийся Хэбраэль:

— Король! Прибыл гонец из Анакии!

До чего же грубыми и непонятливыми бывают эти мужчины!

Атенаис сидела у окна, смотрела за ворота и злилась. Ха, крепость! Тоже мне — крепость! Одно название. Да любой постоялый двор в Тарантии намного просторнее этой горе-крепости, да и укреплен не в пример лучше. А здесь?!

Защитный вал порос лебедой, куча хлипких лачуг выглядит так, что их и поджигать смысла нет — достаточно плюнуть посильнее, и они развалятся. И огороженный кольями дворик со строениями поприличнее — над самым обрывом к реке. И это они называют крепостью?

Крепость — это целый город, укрепленный и обнесенный высокой стеною, который защищается всеми жителями вместе. Они тут похоже, вообще не строят крепостей — сплошные замки.

Замки Атенаис больше нравились, чем крепости — во всяком случае, в мирное время. По сути замок — это укрепленный дом, жилье королевской семьи или на самый худой конец рыцарской, там нету всяких грязных ремесленников и свинопасов, они все остаются за стенами замка, в окружающем городе. Замок красив, на нем всякие башенки и анфилады, галереи и просторные пиршественные залы. В замке устраивают пиры и выступают сладкоголосые менестрели.

Одноярусный бревенчатый дом-короб с одной комнатой внутри и узкими окнами во всех стенах да бревенчатый же забор вокруг на замок походили мало. Даже отдельного помещения для лошадей нет, только коновязь и навес рядом с покосившимся сараем — оставленные ее охранять стражники разместились вместе со своими дурно пахнущими животными прямо во дворе, благо места много. Теперь там и погулять нельзя без опасения вляпаться в кучу навоза! Забор, правда, высокий и крепкий, но все равно слишком много чести называть такое — замком и тем более крепостью. А за забор ее вообще не выпускают, вот и приходится сидеть у окна и злиться.

Тем более что для злости у Атенаис имеются более чем веские причины — после полуденного колокола прошло уже почти что три поворота клепсидры, а рабыни с ее туалетными принадлежностями и чистым платьем так и не появились! И она вынуждена до сих пор сидеть в этом, вчерашнем, — мятом, рваном, запачканном кровью и насквозь пропахшим мерзким лошадиным потом! Словно она сама рабыня, причем из самых грязных, при конюшне!

Атенаис передернула плечиками.

Митра свидетель, она была скромной и послушной дочерью, готовой стойко переносить все тяготы и лишения походной жизни, но это уже чересчур! Ни гребня, чтобы расчесать спутанные волосы, ни платья, чтобы переодеться, ни ароматных масел, чтобы умастить покрасневшую от солнца и морского ветра кожу, ни даже просто воды, чтобы умыться!

Когда утром она попросила у стражников воды, они принесли ей кружку! Когда же, утомленная их непонятливостью, она объяснила, что ей нужно два больших ведра и, желательно, подогретой, а также немного мыльного корня и отрез чистой ткани, они переглянулись и просто начали ухмыляться ей в лицо. Впрочем, она и не ожидала от них ничего иного — с таким-то грубым начальником! Каков командир стражи — таковы и простые стражники, отец всегда так говорит.

Вид из окна был так себе, но из других окон вообще виден только забор, так что выбирать не приходилось. Это хотя бы выходило в сторону ворот. А за ними, когда они были открыты, виднелся солидный кусок пыльной дороги. Лучше бы, конечно, если бы за окном было море — смотреть на море Атенаис нравилось. Но из дома-крепости море не увидишь. Для этого надо или выйти за забор на самый обрыв, или даже спуститься вниз и пройти через всю деревню. А за забор ее не выпускали.

Впрочем, перед воротами тоже иногда происходило что-нибудь интересное. Вот, например, как сейчас, когда ослепительно красивая женщина неторопливым уверенным аллюром подъехала по пыльной дороге к самым створкам и остановила гнедую кобылу в паре шагов от сразу как-то вдруг подтянувшегося стражника…

Она о чем-то его спросила. Стражник отчаянно замотал головой, на лице его была написана откровенная мука. Лицо красавицы же выражало лишь веселое недоумение. Атенаис изо всех сил напрягла слух и почти высунулась из окна, хотя так вести себя королевской дочери, конечно же, совсем не подобало.

— Ты хочешь мне сказать, что не пропустишь меня? — переспросила красавица с непередаваемой интонацией, — Ты — МЕНЯ ?!

Она рассмеялась — безумно прекрасным переливчатым смехом, словно высказанное ею предположение было на редкость удачной шуткой, и легонько шлепнула гнедую по крупу изящной ручкой кожаной плетки.