Ян Мир - Тень белого ворона [litres]

Рен иронично усмехается. От желания, чтобы мелкая переметнулась на его сторону, смотрела на мир его глазами, сводит скулы. Он не может объяснить самому себе, зачем ему это нужно. Одна только мысль – Лис должна стать такой же, как он, – заставляет его сердце учащенно биться. Может, все дело в темной стороне его «я», которая после стольких лет наконец пробудилась от сна. Его предупреждали об этом. Сколько ни сдерживай, какими цепями ни опутывай, сущность найдет способ вырваться. Надменно улыбаясь, Рен смотрит на Лис. Их тела тесно сплетены прочными невидимыми нитями. И чем сильнее каждый из них тянет нить в свою сторону – тем крепче становятся узлы. Не оборвать, не разорвать, не распутать. Рен уже давно сорвался в пропасть и теперь неосознанно тянет за собой Лис.

– Понимаю! – уже громче повторяет она, выдергивая Рена из мыслей. – В мире, где люди вынуждены нести расплату за совершенные ими ошибки.

Рен удивленно застывает. Несколько секунд уходит на попытку осмыслить услышанное, и за это время мир перед его взглядом расплывается блеклыми серыми красками. Решив, что у него начинается приступ, Рен тянется рукой к внутреннему карману косухи. Туда, где должно находится «лекарство». Нужно блокировать приступ до того, как он усилится, иначе Рен станет угрозой для Лис. Пальцы нащупывают пустоту – колба с таблетками неосмотрительно осталась на кухне. Злость жжет сердце, в ушах нарастает гул голосов. Становясь громче, давит на виски.

– Ошибки?! – неожиданно рявкает Рен, теряя самообладание. – Не смей путать ошибки с грехами! Ошибка – это свернуть не туда, сделать глупость – случайность. А грех – это осознанный выбор. И каждый из них, каждый , знал на что подписывался, когда убивал, шел против совести, калечил, предавал. Дальше перечислять? – пытаясь сосредоточиться на разговоре, он сжимает голову рукой и болезненно щурится. – Или, может, ты наконец поймешь, что грехи эти так называемые «люди» всегда переносили в свои последующие жизни, продолжая, как ты говоришь, «ошибаться»? Снова и снова, пока не оказались здесь. Ну что, рада? – небольшая передышка, жадный глоток воздуха. – Теперь ты знаешь, чем руководствуются, когда выносят приговор. И из этого мира нет выхода.

Гул становится невыносимым. По телу Рена растекается слабость, голову сдавливает металлический обруч. Серость сливается в одно сплошное черное пятно, расширяется, поглощает. Усилием воли Рену удается стоять на ногах. Завывания ветра усиливаются. Теперь окно звенит громче.

– Я не вижу грешников, – голос Лис звучит будто откуда-то сбоку.

– Оглянись!

– Они люди!

– С какой стати?

– Они устали, понимаешь? – Лис делает шаг вперед, ближе к Рену, и в растерянности останавливается. – Что, по-твоему, видят люди, приходя сюда, – холод, страх и боль? Значит, единственное верное решение для живущих в этом мире – спрятать все самое светлое там, куда не доберется зло. Спрятать в своем сердце так глубоко, насколько это возможно. Нарастить щиты, бороться, не дать изувечить последнее, что дорого. Защищаться нападая намного проще. Но убери нож от чужого горла, протяни руку помощи, и ты увидишь сострадание. Увидишь любовь.

Наступает тишина. Недолгая, потому что следом за ней, перекрывая вой ветра, раздается злой смех Рена. Он зажимает рот рукой и не может остановиться. Любовь здесь, в этом мире, в сердцах грешников – нелепо. Перед взором появляется образ черноволосой девушки и ее сломленный взгляд. Смех резко обрывается.

– Думаешь, люди способны любить?

Он спрашивает надломленно. Чувствуя, что Рен уже не так уверен в своих суждениях, и находя лазейку, Лис обрушивает новый поток слов. Быстрее, пока ее не заставили замолчать, пока есть возможность донести свою мысль, пока «неслышащий» готов обрести слух.

– «Быть человеком» значит не только плохое, но и хорошее. Мы испытываем разные эмоции. Они делают нас живыми, настоящими, – Лис говорит сбивчиво. – И одна из них – утрата близких. Как бы больно нам ни было, мы можем смириться с потерей. Даже самые глубокие раны со временем заживают, превращаясь в шрамы. И эти невидимые следы, что остаются на сердце, мы несем в памяти, бережно оберегая каждое воспоминание, – пауза. – Ты видел в глазах девушки боль от утраты, боль от любви.

Рен старается зацепиться за меркнущий голос Лис, но реальность отступает под натиском видений.

– Считаешь, она действительно любила?

– А ты сам знаешь, что такое любовь? – встречный вопрос. – В тебе есть что-то человеческое?

Вертикальные лучи солнца тонкими полосками прорезают темноту в сознании Рена. Гул стихает. Воспоминания накатывают потоком волн и отступают, позволяя увидеть холм и дерево, к чьей шершавой коре, держа в руках зеленое яблоко, прижимается спиной парень – человек из прошлого Рена. В воздухе витает запах приближающейся грозы. Гладкая кожура покрыта росой. Напрягая память, Рен старается отыскать имя парня, но тот, словно предупреждая о чем-то, прижимает палец к губам.

– Ты испытываешь страх и стыд, радость и счастье? – спрашивает Лис.

Рен стискивает челюсти. В его сознании и в сознании подобных ему настолько сильно въелся запрет испытывать эмоции, присущие людям, что даже сейчас, предав остальных, он все еще не может нарушить табу. Одно из немногих чувств, доступное таким, как он, – равнодушие, которое всегда балансировало на грани, склоняясь то в сторону ненависти, то в сторону болезненного одиночества. И шаткий баланс сохранялся благодаря тому, кто был рядом с Реном, тому, кто не давал ему упасть. Так откуда взяться другим, светлым чувствам, если они недоступны с самого начала? Возможно ли самому из тьмы создать свет? И не будет ли он извращенным?

– Ты не слеп, – с легким налетом грусти говорит парень.

Он надкусывает яблоко. Раздается хруст, и кислый сок течет по подбородку.

Слишком знакомо. По телу Рена пробегает дрожь, пульс учащается. Боль ввинчивается в голову через висок. Устремляется к шее и там, под бинтами, повторяя каждый изгиб скрытой от чужих глаз тайны, обжигает кожу.

– Ты тот, кому дана возможность увидеть, – почти шепот.

Рен вновь слышит нарастающий гул. Первая капля дождя теряется в высокой траве. Стоит ей впитаться в землю, и образы растворяются. Проходит несколько долгих минут, прежде чем к Рену возвращается зрение. Стоя по щиколотку в сугробе и прижимая к своей груди Лис, он растерянно смотрит вперед. Пальцы Рена неловко зарываются в медные пряди волос. Он по-прежнему находится в Бете и все то же свинцовое небо безжалостно сбрасывает снег на Вавилон.

– Праздник весны, – задумчиво говорит Рен, дожидаясь, пока из крана вместо ржавой воды потечет нормальная.