Дорофея Ларичева - Дочь ледяного Юга [litres]

Рофирт зло пнул ногой камешек. Надо же было такому случиться, когда он выбрал время поговорить с Танри. У нее в час перерыв между занятиями…

Еще одиннадцать часов. До двух дирижабельщикам отпущено время на самостоятельные тренировки на аэродроме и на испытательных площадках дирижабельных верфей. Но Рофирт сегодня, готовясь к разговору, никуда не пошел. Наверно, стоит отправиться в Лиссаран сейчас, потом могут не пустить.

Столица навевала на него воспоминания о лишениях детства, о страшной смерти отца, о школьных драках, где он отстаивал свои права. В нем видели сына «того самого Бингара», разорившегося владельца обувной фабрики, повесившегося и пустившего по миру семью и нескольких компаньонов.

В городе долго об этом судачили. И одноклассники, и дети из других классов школы считали своим долгом со всей возможной жестокостью задеть Рофирта. Он завоевывал их уважение вначале кулаками, потом умением не обращать внимания на многие шутки. Но какой ценой!

С каждым днем ему настойчивее хотелось сбежать из дома туда, где никто не знает, чей он сын. Всегда что-то удерживало его от столь радикального шага. Он оправдывался, убеждая себя, будто без него матери станет совсем тяжело. На самом деле у него не хватало решимости, было жалко себя.

Только в Академии, куда он поступил единственный из школьного выпуска, он по-настоящему почувствовал себя взрослым, защищенным, способным добиться успеха.

У него впервые появились не приятели, перед которыми он не имел права оступиться, а друзья. И прежде всего – Арвисо Синард. «Брат» Танри характер имел легкий, не злопамятный. Более того, Арвисо в любой момент был готов броситься на помощь и знакомому, и незнакомому. И это приятно удивило Рофирта. До того момента он считал единственным оплотом безопасности свою семью.

Даже с появлением в его жизни таких людей, как Арви, Танри или Эрнесто, он был не в состоянии позволить себе раскрыться, постоянно ожидая чужой подлости. За внешней открытостью, озорством, улыбчивостью прятался весьма тяжело переживающий любые неудачи человек.

Поэтому, увидев Александра Дирида, журналиста, которого Давира пророчила Танри в мужья, Рофирт понял – упускать такой шанс он не имеет права. Он не позволит отнять у себя то немногое, чем он искренне дорожит. Танри не достанется этому выскочке!

– Это ты так про Академию статью сочиняешь? – окликнул журналиста дирижабельщик, когда тот фотографировал очередной фонтан.

Александр только сегодня вернулся в Лиссаран и собирался вечером навестить Танри. Вот только закончит заметку про этот чудесный южный город.

– Да, я пишу статью.

Молодой человек, широко улыбнувшись, повернулся к Рофирту. Тот с отвращением глянул на журналиста. Представителей этой профессии он не любил. Один из них чересчур усердно допытывался у его матери, отчего же повесился ее муж, пока брат не выставил наглеца за дверь. Назавтра в газете вышла статья, после которой мать два вечера едва сдерживала слезы. Но ни единой жалобы сыновья от нее так и не услышали.

– Видишь тот шпиль?

Рофирт указал на горделиво вытянувшееся нежно-лиловое здание оперы, поблескивающее витражными окнами и золотистой краской на черепице. Шпиль купола над главным залом венчала фигурка парусника.

– Вижу, – Александр старался понять, куда клонит этот незнакомец со значком Академии на груди. Опера никаким образом не сочеталась с полетами.

– Хорошо видишь? – переспросил его Бингар.

– Да.

– Запомни, если приблизишься к Танри ближе, чем расстояние от земли до этой желтой палки на крыше, пеняй на себя. Танри – моя невеста. Предупреждаю один раз. Ослушаешься – долго не протянешь. Понял?

– А почему, собственно… – начал Александр, но Рофирт, воодушевленный тем, что сумел смутить журналиста, подошел к нему вплотную, презрительно взглянул с высоты своего роста в глаза Александра и повторил: – Понял?

Журналист кивнул. И Бингар с чувством выполненного долга покинул его.

– Псих! – перевел дух Александр Дирид, проводив дирижабельщика сочувственным взглядом. Но в Академию этим вечером решил не ехать.

А Рофирт зашагал дальше – ккурильне, размышляя на ходу о том, как бывший его сосед Тивазо преуспел в жизни, присоединившись в Союзу Мстящих – тому самому, который столетиями вел вялую войну против гатуров.

Когда-то чужаки запретили торговлю оружием, наркотиками, развернули борьбу с преступностью, полностью перераспределившую власть между влиятельными семьями, уничтожили религии, требующие кровавых жертв. Гатуры не пощадили даже Совет Пятидесяти Судей – главный карательный орган Спиры.

Очень многим это не понравилось. Из их недовольства чужаками возник Союз Мстящих, со временем ставший прибежищем контрабандистов и террористов. Мстящие не давали о себе забыть – организовывали забастовки на заводах, изредка убивали гатуров. На большее у них уже не было ни сил, ни желания.

В бедных кварталах все знали, чем занимается Тивазо. Им гордились: ну как же, их мальчик добился таких высот! Власти тоже это знали. Гордиться у них не получалось, впрочем, как и что-то предпринять, ибо все сыскари получали зарплату из кармана этого самого Тивазо. Для создания видимости бурной деятельности, стражи порядка устраивали облавы, кого-то арестовывали, потом отпускали за недостатком улик.

Один из штабов Мстящих располагался как раз напротив дома сыскарей – в той самой курильне «Вишневая трубка», куда сами сыскари по вечерам приходили отдохнуть от дневных усиленных поисков шулеров, торгашей нелегальным алкоголем и владельцев кинозалов, где крутили запрещенные фильмы. В «Трубке» они охотно спускали полученную от Тивазо зарплату на выпивку, карты и прочие развлечения. Все были довольны.

Сам Тивазо был толст, внешне медлителен, с вечно всклоченными, словно сад после затяжной бури, волосами, хитрыми миндальными глазами. Свои расползшиеся жиром многочисленные подбородки он выбривал весьма неаккуратно, но нисколько не переживал по этому поводу. И еще он постоянно что-то жевал, и это приводило его подчиненных в тихое бешенство, что очень нравилось Тивазо.

Он любил порассуждать о вреде гатуров, хотя ему самому на чужаков было наплевать. Он видел их всего пару раз издали и не испытал ничего, кроме сытого равнодушия.

Но недовольных гатурами в Лиссаране оказалось много. Женщины находили чужаков отвратительными. Дети при встрече их просто пугались. Мужчины считали, что гатуры отобрали у них власть. «Вот не прилетели бы эти выродки, – рассуждали они теплыми вечерами за кружкой пива, утомленные работой в порту или на виноградниках. – Уж мы бы развернулись. Мы бы такое совершили!» И они шумно зевали и отправлялись спать. А в снах каждый видел себя как минимум адмиралом или наместником Земли.