Ровенна Миллер - Швея-чародейка [litres]

– Поедем со мной, – настаивал он.

И я подчинилась.

Карета была та же самая, и даже кучер. Ему удалось выбраться невредимым из потасовки после бала. Но королевская гвардия, следовавшая сзади, была чем-то новым. Солдаты скакали на одинаковых гнедых лошадях – прямо в общественные сады, через украшенные железные ворота и мост, мимо речных аллей, к дверям оранжереи. Они оставили нас только у самых дверей.

– У меня сильная тяга к этому месту, – сказал Теодор. – Теперь, когда мне некогда изучать тропики, меня все более влечет к их аналогу, который я создал здесь.

Он открыл дверь и повел меня внутрь. На небольшой поляне был установлен стол с незатейливым ланчем и тремя креслами. Не выпуская моей руки, он сел рядом со мной.

– Теодор, – прошептала я, – вы смущаете меня. Будем считать, что между нами ничего не было. А если и было, то пусть это закончится прямо теперь.

– Нет, мы должны обсудить наши отношения, – возразил он мне. – Я не намерен отказываться от своего вздорного желания жениться на тебе. Но мы пока не будем этого делать. Теперь я всегда могу поговорить с королем. А наша свадьба может оказаться политически выгодна – единство с народом, брак с простолюдинкой, сама понимаешь.

Я потеряла дар речи, но мне удалось кивнуть. Он улыбнулся.

– Давай договоримся так. Я не стану жениться на какой-нибудь зарубежной принцессе, а ты не станешь выходить замуж за мясника или парикмахера с соседнего переулка.

Я, сама не желая того, рассмеялась.

– Во всяком случае, не сейчас.

– Но я привез тебя сюда не ради этого.

Дверь в задней части оранжереи открылась – та, что находилась между двух апельсиновых деревьев, облепленных белыми соцветиями, – и из служебного помещения вышел мужчина.

Кристос.

Я вскочила на ноги, но тут же остановилась и не стала подбегать к нему. Он быстро зашагал ко мне и обнял меня, прежде чем я заговорила. Первоначальный мой гнев сменился облегчением. Он не погиб.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я.

– Извини меня, Софи.

Брат опустился в кресло рядом со мной.

– Немного поздно для этого, – ответила я, глядя на Теодора.

Он потерял своего дядю. Его отец потерял брата. Наша страна потеряла короля. И это было только начало. Десятки знатных людей и сотни простых горожан умерли в одну ночь из-за неудавшегося восстания. О других последствиях никто не говорил: бизнес почти затих, доходы семей понизились. Я была возмущена тем, что Кристос внес в мою жизнь ради своей революции, в которую слепо верил. Но он рисковал не только моей судьбой. Его извинения выглядели несерьезными.

– Почему ты остался?

– Это не альтруизм. Везде стоят солдаты короля. Дороги из города перекрыты. Кораблям не позволено выходить из гавани. Можно было бы бежать пешком, но я не дровосек. Лучше останусь в городе. Это лучше, чем голодать в зимнем лесу.

– И твои товарищи согласились прятать тебя? – В моем голосе слышалась с трудом сдерживаемая желчь. – Скажи, кто ты для них? Герой неудавшейся революции или враг, из-за которого погибли их родственники?

– Ни то ни другое. Для многих я воплощение их разочарования, но единственная причина, по которой они остались в живых.

– Ты остановил их, – сказал Теодор, – когда они еще сражались за человека, который их предал.

Кристос машинально стал защищаться.

– Идеалы Пьорда не были такими уж порочными. Он не хотел становиться королем или кем-то типа этого. Я читал его письма. Он намеревался быть единственной переходной фигурой к демократическому правительству. Но профессор многому научил нас. Теперь я знаю, что может сделать консолидированная сила. Да, он желал другого – не того, что хотели мы. У нас с самого начала был комитет руководителей.

– Значит, он платил квайсетским наемникам, чтобы воплотить в жизнь свои идеалы? – спросила я.

– Мы спорили из-за наемников, – сказал Кристос. – Однако армия не была на нашей стороне.

Им еще и армию, подумала я. Что за бойню они тогда бы устроили.

– По крайней мере до большой резни не дошло, – произнес Теодор. – Ваше восстание могло перерасти в международную войну.

– Пьорд планировал это, – сказал Кристос.

Я открыла рот, и он засмеялся.

– Не принимай все так близко к сердцу, – весело заметил брат. – Профессор говорил, что если дело дойдет до международного конфликта, нам нужно занять правильную позицию. «Пусть большие собаки грызутся друг с другом», – вот его слова.

– Он был хитрым человеком, – сухо ответила я.

– Это точно, – согласился Кристос. – Оставив вас той ночью, я попытался найти как можно больше сержантов, которые вывели наших людей на улицы. Благодаря им я остановил сражение. И то, что мне довелось увидеть…

Он замолчал. Я терпеливо ждала.

– Мои товарищи сражались на улицах как герои. Они были в крови. Их убивали. Но меня глодало другое. В мою душу врезалось, словно вражеский меч, зрелище того, как они ранили и убивали королевских солдат. Не то чтобы я симпатизировал тем, кто живет на серебро короля… Но я видел, как мои товарищи превращаются в мерзких типов – в тех, кто был мне невыносим. Я думал, что знаю, какой будет революция… какой будет война, но…

Он покачал головой, отгоняя воспоминания, которые скрыл от меня.

– Грубость моих товарищей была непонятна мне, – продолжил брат. – Она напугала меня. Наши бойцы находились в такой ярости, что их единственной целью было одно желание – забрать чью-то жизнь. Я не знал, что люди так быстро становятся зверями. Это ужасно, Софи.

Я видела блеск в его глазах и знала, что он не лгал. Гнев, который я с трудом сдерживала, внезапно пропал. Волны ярости отхлынули от покоренного берега. В моем брате, которого я любила – даже когда он разочаровывал меня, – было много идеализма, веры в нечто большее, чем он сам. Я не знала, как он заглядывает за грани наших серых дней и видит пусть туманное, но золотое будущее. Это был дар, которого я не имела. Без него он казался бы уменьшенной версией себя – кроткой, противной и тусклой.

– А что ты хотел? – тихо спросила я. – То, что люди превратятся в зверей, убивая друг друга на улицах, я предвидела, когда смотрела в создаваемое тобой будущее.

– Я думал, что мы построим правильный мир – справедливый. Возможно, так оно и было бы. Но я не видел этого в их лицах. Во всяком случае, тогда.

– Ты остановил кровопролитие, Кристос, – сказала я, отмахнувшись от многих страхов, которые клубились во мне. – Ты удержал мятеж от распространения. Иначе все зашло бы куда дальше.

Нашлись бы Красные колпаки, недовольные новым правительством или истреблением знати. Некоторые люди – например я – вообще не поддерживали мятежников. Их считали бы коллаборационистами, сговорившимися со знатью.