Марк Лахлан - Оборотень. Новая жизнь [litres]

В конце концов он сел и закрыл глаза, но не от усталости, а скорее от скуки. Харбард был уверен, что не спал, и тем не менее кто-то умудрился неслышно приблизиться к нему.

– Харбард.

Он резко открыл глаза и выпрямился. Вокруг никого не было.

– Харбард.

Оказалось, что голос доносится со стороны моря.

Там в сорока ярдах от берега стояла подводная лодка с неровным серым корпусом какой-то странной щетинистой конструкции. Харбард подумал, что это, должно быть, коралловые наросты, прилепившиеся к корпусу лодки, а может быть, специальное покрытие, делавшее субмарину невидимой для вражеских сонаров.

– Харбард.

На командной рубке стоял человек, которого профессор сразу же узнал. Это был дух, которого он принял за своего ангела-хранителя, когда только начинал исследования, – высокий, очень бледный мужчина с огненно-рыжей шевелюрой.

– Хайль, дух.

– Со мной незачем использовать эти высокопарные обороты. Достаточно простого «здравствуй».

– Я потерялся, – признался Харбард.

– Дружище, с тобой всегда так.

– Я ищу волка.

– Тогда пусть проводником тебе станет дурацкая смерть, – ответил дух. – Смотри.

Вдалеке что-то мерцало.

– Что это? – спросил Харбард.

– Еще один воин, направляющийся в вечные чертоги, Отец. Это отважный идиот, который готов был биться, биться и еще раз биться, пока его не затошнит от этого до такой степени, что он захочет положить конец бойне. Но сражение для него никогда не закончится. И никто его не спасет. А свет – это искра, которая разожжет огонь проклятья. Я зажег ее, чтобы направить тебя к нему. Там же ты найдешь и волка.

– Я уже иду к нему, – твердо сказал Харбард. – Где мой конь?

– Твоего коня здесь нет, Отец.

– Тогда дай мне свой плащ, кузнец обмана, пока я сам не сорвал его с твоих плеч.

Харбарду стало дурно. Бред какой-то. С чего это он вдруг завел разговор о лошадях? Неужели у него и вправду был конь? Да еще и это странное обращение – «кузнец обмана». Откуда все это взялось?

Дух улыбнулся.

– Все, что пожелаете, – со смехом ответил он, – несмотря на то что вы начинаете изъясняться грубовато как для профессора.

Он снял свое одеяние и швырнул его с лодки. Плащ взмыл в воздух. Харбард вытянул руку, и он аккуратно опустился на нее. «Совсем как ручной сокол», – подумал профессор.

– Возьмите его себе, – сказал дух, – он мне какое-то время не понадобится.

Харбард накинул плащ на плечи и посмотрел на мерцающий вдали огонек. Воздух наполнился шелестом миллиона перьев, и профессору показалось, будто он слышит пронзительные крики огромной стаи птиц. А в следующий миг он уже оказался в полуразрушенной башне один на один с волком.

Эндамон Кроу следил за тем, как волк выбирается из рва с трупами. Он шел по звериным следам вверх по склону холма, а когда волк ворвался в башню через кровлю, вошел туда через дверь и поднялся по лестнице.

Впрочем, Кроу не видел ни немецких солдат, ни боя, а местность, по которой он шел, сильно отличалась от зеленой долины реки Альме. Кроу казалось, что замок, построенный из нагромождения теней, высился на черном холме на берегу реки, которая бешено шипела и плевалась, прокладывая себе путь сквозь тлеющий пепел. Да и волк тоже был другим. Это было не пугающее слияние трупов, а огромное прекрасное животное с густым мехом того же пронзительного черного цвета, что и горная страна вокруг. Волк передвигался по местности легко и бесшумно, словно какое-то искажение пространства и света.

С подножья холма Кроу услышал голос жены, которая его звала. Его желудок вдруг тоскливо сжался от нервного спазма. Через столько столетий он наконец-то отыскал ее – отыскал по-настоящему, во плоти, а не просто увидел мельком на границе сновидений или узнал в женском лице на картине.

Кроу поднимался на башню; казалось, тени, из которых она была построена, кренятся под его весом, что позволяло ему время от времени бросать взгляд на темную долину внизу. Отравленная извивающаяся река впадала в широкий залив. А на берегах на сколько хватало глаз высились горы мертвых тел.

Кроу продолжал восхождение.

Верхушка башни была открыта небу. На три стороны простиралась черная равнина; горы мертвецов тянулись до горизонта. Волка видно не было – он исчез. За спиной у Кроу высился склон холма, большого и широкого, похожего на гору земли, которую кто-то выбрасывал сюда, роя яму; вот только таких громадных ям не существовало в природе.

Там стояло кресло с высокой тонкой спинкой; на этой спинке и на подлокотниках имелись ремни для крепления головы и рук. В кресле застыл изуродованный, выпотрошенный труп, светившийся, как огонь маяка. Рядом на полу сидел немецкий офицер, который, казалось, не замечал присутствия Кроу. Он рассматривал что-то у себя в руке. Это был камень, голыш, похожий на осколок ночи.

Там же была и Адисла, такая же, какой запомнилась Кроу: она была одета в длинную белую сорочку и с цветами в волосах. Кроу стоял и смотрел на нее. А потом Адисла подняла на него глаза.

– Я же говорил, что вернусь, – сказал Кроу.

Она восприняла его слова без улыбки.

– Ты уже возвращался.

– Когда?

– Когда отбирал моих детей. Во многих прежних жизнях.

Кроу почувствовал, как откуда-то из глубины в нем поднимается паника. Теперь он вспомнил: удары оружия о его кожу, рвущие и вспарывающие плоть; перекошенное страданиями лицо жены, выкрикивающей проклятья. И поцелуй, который он ей обещал. Его зубы у ее горла.

Кроу упал на колени.

– Не я выбрал такую судьбу, Адисла, – сказал он. – Этого потребовали боги. Это было предопределено роком.

– Тогда то же можно сказать и о моем неприятии всего этого, – ответила Адисла. – Я проклинаю тебя сейчас, как делала это и раньше, но мое проклятье падет и на меня. Не будет тебе смерти. Из поколения в поколение я буду возрождаться к новой жизни, а ты будешь меня искать. А когда найдешь, будешь убивать, раз за разом. Ты – зверь, который сжирает собственное сердце.

– Нет, – возразил вервольф, – я не стану этого делать. Лучше мне умереть.

– Ты не можешь умереть, волк. Ты можешь только бежать дальше, – сказала Адисла.

– Тогда я не буду тебя убивать.

– Будешь. Это предопределено судьбой.

– Но ведь в Жеводане я не причинил тебе вреда.

– Потому что я не вспомнила о своем проклятье – слишком много раз я жила и умирала. Но сейчас я о нем помню.

Внезапно раздался странный шум, и в глазах у Кроу на миг потемнело. Башню, казалось, захлестнуло шелестом миллиона птичьих крыльев.

Затем шум стих, а между Адислой и Кроу возник Харбард, исхудавший и осунувшийся, с открытой кровавой раной на месте глаза. В руке старик сжимал рукоятку изящного изогнутого клинка – сабли-полумесяца.