Марк Лахлан - Оборотень. Новая жизнь [litres]

– Этот верзила может быть опасен. Сложение у него – будь здоров, – заметил солдат.

Фон Кнобельсдорф достал пистолет и, подойдя к Кроу на три фута, направил дуло ему в голову.

– Дернешься – пристрелю, – сказал он. – Так что стой смирно. Фоллер, переведите.

– Si vous budgez, il vous tuer, reste la, n ’ attaque, er, gardez toujours et permettez lui d ’ enlever vos vetements , – запинаясь, произнес Макс.

Когда Макс говорил с ним, Кроу ощущал странное спокойствие; это было сильное предчувствие близких перемен, которое он испытал еще в Англии. Солдат раздел оборотня.

– Это стандартная методика пыток, – объяснил Максу фон Кнобельсдорф. – Заставляет клиента почувствовать свою уязвимость, не особенно выводя его из равновесия. Хорошая пытка – это целое искусство. Здесь нельзя сразу переходить к серьезным приемам, иначе у объекта сорвет крышу и придется потом его успокаивать, чтобы вытащить из него что-нибудь полезное.

Все внимательно рассматривали Кроу при свете костра. Макс за годы медицинской практики еще ни разу не видел такой развитой мускулатуры. Эти мышцы буквально рвались наружу.

– Вот что делает с человеком тяжелый физический труд, – заметил фон Кнобельсдорф. – Спросите у него, где его товарищи.

– Ou sont votre amis? – перевел Макс.

Кроу почувствовал, что обязан ответить правдиво.

– Mort , – сказал он низким надтреснутым голосом.

– Он говорит, что они мертвы, герр оберштурмбанфюрер.

– Документы есть? – спросил фон Кнобельсдорф.

– Ou sont votre papiers? – спросил Макс.

– Je ne les ai pas, – ответил Кроу.

– Он говорит, что документов у него нет, герр оберштурмбанфюрер, – перевел Макс.

– Тогда этому может быть всего два объяснения, – заключил фон Кнобельсдорф. – Он либо беглый военнопленный, либо деревенский сумасшедший.

– А может быть, и то и другое, – в тон ему подхватил Макс.

Эсэсовцы захохотали.

– Спросите, как его имя, – продолжал оберштурмбанфюрер.

– Comment vous vous appellé? – произнес Макс, который не был уверен, что правильно сказал это на французском.

Кроу молча смотрел на него. Оборотень напрягался, чтобы восстановить связь со своим телом и заставить себя дать убедительный ответ на вопрос этого человека.

– Ce qui peuplent l ’ appel vous? Как называют вас другие люди?

Свой тихий ответ Кроу услышал как бы со стороны:

– Monstre.

Фон Кнобельсдорф рассмеялся.

– Что ж, глядя на тебя, сынок, я бы сказал, что могу их понять. А вы что думаете, Фоллер? Я больше склоняюсь к версии о деревенском сумасшедшем.

– Я считаю, что этот человек не может быть заодно с маки, герр оберштурмбанфюрер, – по крайней мере, сегодня ночью, поскольку он все-таки без оружия. К тому же, думаю, из него получился бы худший в мире разведчик. Он не похож на человека, который способен провести детальную рекогносцировку.

– Согласен, – кивнул фон Кнобельсдорф. – Но давайте все-таки убедимся в этом, чтобы быть уверенными на сто процентов. – Он повернулся к солдату. – Дэхер, вы у нас известный негодяй. Отдайте ему свой китель и каску. А заодно верните брюки.

Эсэсовец молча выполнил приказ.

– Хорошо, – сказал фон Кнобельсдорф. – А теперь, Фоллер, скажите этому типу, чтобы он сел на эту стенку.

Макс перевел, и Кроу, облачившись в немецкую форму, взобрался на кучу камней, выложенную по нижнему краю ямы для костра.

– Будешь сидеть тут до утра, – продолжил оберштурмбанфюрер, – а мы тем временем посмотрим, есть ли поблизости твои друзья. Если они тебя не пристрелят, я сам это сделаю. Обещаю.

– А как мы в случае чего объясним свои действия? – спросил Макс.

– Да он же шпион. Сами посмотрите – на нем эсэсовская форма.

Пару секунд они серьезно глядели друг на друга, а потом Макс расхохотался.

– Замечательно, – фыркнул он, и фон Кнобельсдорф тоже тихо усмехнулся.

Каким-то непонятным образом сопричастность к тому, что делает фон Кнобельсдорф, тревожила Макса еще больше, чем окружавшая их жестокость.

Спать Фоллер все равно не мог и потому согласился следить за новым пленным. Макс был поражен не только физическими данными этого человека, но и его покорностью. Тот просто молча сидел на валу из камней и безучастно смотрел куда-то вдаль. Он даже не дрожал. «Интересно, – подумал Макс, – каково это – быть таким непрошибаемым?» Никаких тебе стрессов, жизненных сложностей и проблем: тупо копаешь себе окопы, спишь и пьешь. Животная жизнь – на что это похоже? Не озадачивает завтрашний день, не тяготит груз прошлого – простое, незатейливое счастье свиньи, купающейся в грязи. Понимает ли этот человек, что задумал в отношении него фон Кнобельсдорф? И если понимает, облегчает ли это обстоятельство его жребий?

Кроу смотрел на раскинувшуюся перед ним долину. Там кипела ночная жизнь. Вдалеке двигались стада овец, ветерок доносил до оборотня запах учащенного натужного дыхания беглеца. Кроу чувствовал себя парализованным, не способным ни на что без команды Фоллера.

Макс помнил о маленьком камне-голыше, который сейчас лежал в верхнем кармане его кителя. С тех пор как началась его ужасная работа в замке, Фоллер подавлял в себе сострадание. Но глядя на этого похожего на зверя человека, сидящего на груде камней, Макс чувствовал, как эти эмоции вновь зашевелились в его душе. У него появился шанс исправиться. И поэтому Макс решил попробовать спасти этого пленного. Но почему именно его, а не кого-нибудь из рабочих, например? Макс уже давно перестал искать ответы на подобные вопросы. Кто-то должен быть спасен, кому-то суждено умереть. Почему соседка его тети погибла во время авианалета на Мюнхен, а сама тетя осталась жива? Какая разница, какие решения мы принимаем? «Вероятно, все уже давно решено за нас, – думал Макс. – Наверное, боги фон Кнобельсдорфа вершат наши судьбы, а у нас никто не спрашивает, так что мы не отвечаем за свои поступки». Во всяком случае, Макс очень на это надеялся.

Он не мог отпустить этого человека просто так – это рассматривалось бы как преступная халатность, – однако мог воспользоваться своим влиянием на фон Кнобельсдорфа.

Из-за холмов на лагерь спустился промозглый рассвет. Послышались крики проснувшегося рыцаря Черного Солнца, отдававшего приказы ординарцу. Судя по тону, настроение у фон Кнобельсдорфа было не очень хорошее. Это и неудивительно: они уже две недели мерзли во французских горах, а похвастаться до сих пор нечем. Время на исходе, пора уезжать. И тут в голову Максу пришла идея. В том, что касалось камней, фон Кнобельсдорф придерживался политики «лучше перестараться, чем потом пожалеть». Поэтому он просматривал все камни, от мелкого гравия до валунов, лежавших как в озере, так и вокруг него. При этом оберштурмбанфюрер хотел увезти с собой три самых крупных валуна с берега. Но когда фашисты попытались закатить их в кузов грузовика, дощатый настил сломался, а просто поднять эти валуны ни истощенным от голода рабочим, ни немецким солдатам, которые питались лучше, было не под силу.