Марк Лахлан - Оборотень. Новая жизнь [litres]

– Вы будете удивлены, сколько воды на самом деле льется с неба, а она может удвоить вес дробленого кирпича.

Полицейские осторожно пробирались сквозь руины. Первый этаж полностью обвалился, и они видели подвал, но до лестницы им пришлось добираться через кучи битого камня.

Был ясный день. Дым пожарищ наконец-то улетучился, и свет пробивался вниз через сломанные половицы и обрушившиеся перекрытия, точно солнечные лучи сквозь густую листву. Полицейские стояли посреди подвала, оглядываясь по сторонам. «Ничего необычного», – подумал Балби. Ничего такого, что указывало бы на то, что этим помещением в последнее время пользовались. Было сыро, и на полу появились лужи.

Впрочем, кое-что странное все-таки было: пол оказался на удивление чистым. Складывалось впечатление, что здесь подмели, а потом прошлись шваброй, разгоняя воду. Балби приписал это странным последствиям бомбардировки, которых было немало: например, мужчина в ванне с водой, которого взрывом выбросило на середину улицы; погибшая женщина в витрине магазина, похожая на сломанный манекен среди других таких же сломанных манекенов; одинокий уцелевший дом между полностью разбомбленными соседними зданиями. Разрушение должно было где-то остановиться, и, похоже, произошло это как раз на уровне этого подвального помещения. Но потом Балби заметил то, что вначале пропустил. Подметали здесь уже после налета. Бóльшая часть потолка выдержала взрывы, и в том месте, где они стояли, обломков и строительного мусора не было, зато было огромное количество пыли. Здесь убирали уже после того, как она осела; на линолеуме ее было относительно немного, а по краям, куда сметали влажный мусор, были заметны следы щетки. Кто-то тщательно тут убрал. А зачем это было делать, кроме как с целью что-то скрыть?

На одной из стен виднелись какие-то странные разводы; выглядело это так, будто кто-то вытирал грязную кисточку о стену, после того как что-то красил. Еще тут было много бумаги, часть которой разлетелась на первом этаже, а часть задуло и в подвал. Бриггс поднял один лист, меньше других пострадавший от дождя, и принялся его рассматривать.

– Что вы думаете по этому поводу? – спросил он, передавая свою находку Балби.

Это был искусно выполненный рисунок подвешенного трупа, под которым были написаны стихи:

Балби брезгливо поджал губы. Тем не менее он поднес рисунок ближе к глазам. За висельником была изображена стена, а на ней – какой-то символ, похожий на перекошенную букву «N», перечеркнутую еще одной линией. Балби взглянул на стену подвала. Там красно-коричневой краской был начертан тот же знак. Он поднял глаза. Прямо над этим символом находилась балка перекрытия, в которую было вкручено металлическое кольцо, очень похожее на кольцо с рисунка, к которому крепилась веревка висельника. «Так что, – заключил он, – это может быть не жутковатым плодом чьей-то нездоровой фантазии, а наброском с натуры, запечатлевшим реальные события».

– Забери это с собой и проверь список пропавших без вести, которые могли бы подойти под это описание, – сказал инспектор Бриггсу.

По телу Балби пробежала дрожь – он заметил зловещий крюк. Вглядевшись в рисунок пристальнее, он увидел и другие крюки: три из них были достаточно мощными, чтобы выдержать вес человека, а другие – поменьше, больше подходившие для того, чтобы вешать на них пальто или шляпу.

– Нужно здесь все обыскать, – скомандовал инспектор.

– Что мы ищем?

Балби сглотнул и серьезно посмотрел на Бриггса:

– Мясницкие крюки для подвешивания туш.

К тому, что фрау Фоллер две недели, пока ее муж отсутствовал, не выходила из своей комнаты, кое-кто отнесся весьма положительно – в отличие от других.

Михал, например, которого оставили присматривать за лабораторией, очень сожалел, что не может использовать эту даму в качестве альтернативного источника сигарет. Однако у него имелись свои заботы, и это его отвлекало. Обязанностью Михала было заполнять бланки заказов на пациентов для Макса, и мальчику нетрудно было вставить в эти списки парочку дополнительных кандидатур прямо под носом у доктора.

У Михала появилась возможность свести личные счеты, усадив в смирительное кресло кое-кого из тех, кто ему не нравился. Он утверждал, что в отсутствие доктора должен довести до конца кое-какую подготовительную работу. Благодаря этому маневру у мальчика появился мощный рычаг воздействия на других лагерных заключенных. Так или иначе, сигареты он все-таки получал.

А вот фрау Меер и фрау Хауссман, у которых СС отобрало часть драгоценностей (под предлогом того, что права на них являются спорными), отсутствие фрау Фоллер печалило гораздо меньше.

Эсэсовцы же скучали по ней. Все сразу поняли, что эта женщина, такая красивая и нарядная, была настоящим украшением замка. Ходили слухи, что Макс с помощью своих экспериментов наделил жену сверхъестественными способностями и что он сам, а также фон Кнобельсдорф и эта дама в данный момент принимали участие в каком-то секретном эксперименте сверхвысокой важности.

Без электризующего присутствия Герти коридоры замка казались унылыми.

Гулльвейг не дала фон Кнобельсдорфу точного описания камня, который она ищет, и настояла на том, чтобы доктору Фоллеру разрешено было участвовать в его поисках. К тому же она верила в удачу. Макс тоже был по-своему чувствительной натурой, хоть и скрывал свои способности под толстым слоем цинизма. Фон Кнобельсдорф был абсолютно глух к столь тонким вещам, и Гулльвейг решила, что Макс быстрее распознает этот камень. Она догадывалась, что доктор ненавидит этого рыцаря Черного Солнца достаточно сильно и постарается сделать все возможное, чтобы тот разочаровался в своих поисках. Этот план держался, так сказать, на честном слове; его мог бы составить любой из нас, поскольку основывался он на логических рассуждениях и надежде на лучшее. Фрау Фоллер – или, точнее, ведьма внутри нее – тонко чувствовала скрытые течения, формирующие будущее. Она знала: вероятность того, что Макс заявит о своей находке, весьма велика.

Если бы Гулльвейг была не так занята, она могла бы присмотреться к будущему повнимательнее, чтобы увидеть его настолько подробно, насколько позволяли ее чары. Она могла бы перейти от рассмотрения вероятности событий к их практической осуществимости. Однако Гулльвейг была лишена такой роскоши, как избыток времени.

Если волк станет пешкой в игре ее врагов или хотя бы избавится от ее влияния, у нее начнутся серьезные проблемы.