Дмитрий Байкалов - Живи, Донбасс!

— Не трусись, Лешка, — строго прикрикнул дед, не оборачиваясь, — ты ж солдат, бравый защитник наш, ну?!

На обветренных щеках солдатика заиграл румянец. Крепко сжав ремень автомата, так что костяшки пальцев побелели, он прокашлялся и пискнул:

— Так точно — не труситься! Просто… понимаете, я тут впервые…

— Понимаю! — также сурово ответил старик, вдруг резко остановившись. Повернувшись к парню, смерил его оценивающим взглядом и даже как-то смягчился в лице. — У нас тут надо держать ухо востро. Но ты не боись, я тут усю войну прожил, уж коли стрелять начнут — сразу дам команду к земле! Мы с твоими ребятами постоянно этим путём ходим на позиции, они мне доверяют больше, чем себе!

— Ага… — смущённо пробормотал солдатик, сверля грязь виноватым взглядом. Вот ведь как бывает — разрывает тебя изнутри от желания встать на защиту Родины, смело просишься на самую передовую с оружием в руке — дак хоть с ножом на этих чертяк броситься! — а потом попадаешь в самое пекло зоны боевых действий, и вся смелость куда-то вдруг девается… Страшно и стыдно одновременно — за свой страх.

Но старик за последние несколько лет войны столько видел подобных пацанчиков, мечтающих о геройстве, а затем оказывающихся лицом к лицу с реальностью, что на солдатика не серчал. Посидит в окопе, почувствует на своей шкуре, каково это, когда над тобой разрывается «Град» — глядишь, шкура-то и попрочнеет. Со всеми такое бывает. Это ему, старику, уже привычно и самую чуточку всё равно — свою жизнь ценишь, только когда молод и есть что терять…

— Ну идём! — подбодрил его пенсионер и с невозмутимым упорством двинулся дальше, стараясь держаться в тени забора, как если бы та могла защитить их от шального снаряда. — Близко уж. Это всё ничего. Пройдёт всё. Скоро ведь война закончится, да?

И не дожидаясь ответа солдатика, сам себе уверенно пообещал:

— Скоро. Это я тебе говорю. Я войну-то уже проходил. Тогда мы эту нечисть прогнали и теперь прогоним. Не бывает по-другому, вишь оно как! Добро завсегда зло-то пиночками под зад… Вот и моя улица родная… побитая маленько. Да живём вот, что поделать?

Улица представляла собой сплошное нагромождение воронок — прямо решето! Что не дом, то дыра на дыре, смотреть больно и не верится даже, что всё это на самом деле…

Солдатик знал (хотя и не понимал почему), что здесь всё ещё живут люди, но сейчас улица казалась совершенно заброшенной — как из постапокалиптического фильма. Строения, дорога, заборы, деревья — всё было таким серым, аж тошно, будто из мира высосали все краски, оставив лишь голые, кровоточащие жилы ветвей. Слякоть межсезонья сочилась буквально отовсюду: осень всё ещё боролась за свои права, но медленно и верно сдавалась, чахла, и её плоть начинала гнить и разлагаться.

Уже веяло первым морозом, и ранним утром на листьях сигаретным пеплом лежал иней. Природа замерзала, она устала жить… Грязь под ногами, разъезженная гусеницами и колёсами броневиков, застывала в фантасмагорических, ненормальных формах и при ближайшем рассмотрении напоминала рвы, специально выкопанные для маленького народца.

Пустынная улица казалась вдвое длиннее, они всё шли и шли, а мимо проплывали частично разрушенные дома — о том, живёт в них кто-то или нет, можно было судить только по тощим деревцам, выросшим прямо из груд кирпича. Из многих дворов, калитки которых теперь никогда не закрывались (да и толку от той калитки, когда самого забора нет?), при их приближении с лаем выбегали собаки — те, которых никто не забрал. Они всё ещё сторожили покинутые жилища в надежде, что хозяева вернутся…

Старик ласково на них прикрикивал, и собаки, выполнив свой гражданский долг, возвращались обратно. Дворняжки всех цветов и мастей и здоровенные, но очень худые овчары, ошейники которых говорили о том, что раньше их жизнь была совсем другой.

— Вон уже видно вышку, — дед махнул рукой вперёд и жестом велел идти осторожнее.

— Часто стреляют? — поинтересовался солдатик.

Дед пожевал губами и нехотя ответил:

— Часто, сынок, часто.

Они осторожно обошли огромную воронку, оставленную «Градом», вокруг которой веером разлетелись следы от осколков. Из дыры в земле всё ещё торчала покорёженная болванка, похожая на шкурку от железного банана. По левую сторону от них теперь тянулись поля — чёрные, разлинеенные инеем и вспаханные снарядами, а вдалеке за ними виднелась и вышка аэропорта. Хотя узнать в ней сейчас вышку уже бы никто не смог.

Справа же стояли два дома, которые разделяла только полоска неприветливо колючих кустов с бурыми листьями. Первый дом получил «прилёт» в крышу, а в металлическом заборе красовалась россыпь дырок.

Старик любовно провёл по дырам заскорузлыми пальцами, коснулся торчащих короной краёв. Металл выгнуло, как жестяную банку, и раскрасило кровавыми пятнами ржавчины. Одной секции не хватало, и вместо неё кто-то заботливо прибил рабицу.

— Ну вот мы и пришли, — вновь напустив суровость, объявил парнишке старик, — дальше я не пойду. Там за дорогой тебя твои солдатики встретят.

— Ваш? — молодой боец кивнул на контуженный дом.

— Мой! — с какой-то агрессивной гордостью согласился тот. — Всю жизнь тут прожил… и помру тоже тут.

Парню было неловко отвечать, ему не нравилось разговаривать о смерти… Всё здесь было каким-то не таким, неправильным — не так он себе представлял гордую борьбу за свободу. Реальность оказалась куда более… более грязной. И такой неприятной…

Он со смешанными чувствами посмотрел на дом старика, в очередной раз поражаясь, как в таком можно жить, и перевёл взгляд на соседний — этому досталось ещё больше, по крайней мере, выглядел он куда хуже: часть строения вообще обвалилась, оставив лишь чёрные груды кирпича, а половины забора как не бывало. Однако намного больше внимания привлекало обилие зелени и цветов; казалось бы, откуда им взяться посреди ноября? Но сад — буйный, пёстрый и благоухающий — заполонил собой почти всё пространство дворика и уже выбирался зелёными побегами на улицу.

Посреди этого почти волшебного цветника стояла женщина, совсем молодая ещё, и вовсю поливала кусты роз и астры. Она мурлыкала под нос песенку и словно бы совсем не замечала всего того, что творилось вокруг.

— Чего это она?.. Чудная какая-то, — заметил солдатик, хмурясь, — радуется чему-то.

— А-а… Ирка? — старик отмахнулся и покрутил пальцем у виска. — Того она. Кукухой поехала.

— Да уж, не поедешь тут… — мрачно согласился парень.

— И так жизнь не сахар, — пенсионер сплюнул в грязь, — каждый день ложатся. Вон, всё перелопатили «Градами» уже! Ни света, ни воды, половины домов на посёлке не осталось. Вчера вон у Семёна — через дорогу, вишь? — дом жахнуло, мы тогда с Любкой в подвале сидели… Нашего Вольфа вместе с конурой в ошмётки, понимаешь? Выходим во двор… он-то дурной, поймать не успели, самим бы успеть до подвала — ну вот выходим, а там вместо двора — дыра, и всюду от Вольфа…