Дмитрий Байкалов - Живи, Донбасс!

Небольшой такой, квадратный, чем-то похожий на телевизорный, только поменьше и тоже зеркальный. Тишка сразу заметила посреди пульта кнопку — одну, большую и красную. И сразу поняла, что в этой кнопке всё дело.

— Вот, — сказал Чебургена. — Это твоё желание.

— В смысле… — растерялась Тишка, хотя на самом деле всё поняла. — А почему…

— Это, — терпеливо начал объяснять Чебургена, — одноразовый дезактиватор ментально-темпоральных импульсов. Если нажать на кнопку, он сработает, и твоё желание исполнится. Ты ведь хочешь, чтобы наступил мир, и все вокруг перестали воевать? Это твоё желание, так ведь?

— Так, — кивнула Тишка, и чёлка упала ей на глаза.

— Ну вот, — Чебургена улыбнулся. — Пока мой корабль заканчивает ремонт, можешь торжественно произнести его вслух и нажать на кнопку. Я специально сделал её такой большой и заметной.

— А когда я нажму… — Тишка кивнула на кнопку, — …что произойдёт? Автоматы стрелять перестанут и мины взрываться?

— Нет, — продолжая улыбаться, замахал ушами Чебургена. — Просто все забудут про эту войну. Совсем. И вернутся к мирной жизни.

— Забудут? — переспросила Тишка, и ей вдруг сделалось жарко, несмотря на ветерок, который дул вдоль ручья. — И всё?

— И всё, — подтвердил Чебургена. — Этого достаточно. Войны не станет.

Палец Тишки потянулся к кнопке, но когда до неё осталось буквально несколько миллиметров, остановился.

— Все всё забудут… — пробормотала Тишка. — Все — всё…

Значит, и первые обстрелы, которые навсегда разделили жизнь Тишки, её семьи и всех остальных людей здесь на «до» и «после».

И скорую помощь, которая не могла проехать по заваленной обломками улице, на другом конце которой горели дома и кричали люди.

И Игорька Колыванова, младшего братика Кристины из Дебальцево, который научился ходить в подвале, потому что семья полгода не могла выйти оттуда из-за обстрелов.

И саму Кристину, которую нашёл осколок на улице, — её хоронили в закрытом гробу.

И ту женщину, имя которой Тишка так и не узнала, — она просто лежала на перекрёстке, накрытая картонкой, а из-под картонки натекло красное, и бабушка закрывала Тишке глаза ладонью, но Тишка всё равно всё видела.

И Настю, дочку тёти Ангелины и дяди Паши, — её убило в Горловке.

И разбитую квартиру на пятом этаже, из которой свешивался треугольником красный ковёр, как будто язык мёртвой собаки.

И незнакомых ей детей из Луганска, которых разорвало миной.

И ночные обстрелы, когда они с бабушкой и мамой прятались в ванной комнате уже здесь, на новой квартире, потому что кто-то сказал, что там самое безопасное место, а в самой ванне — особенно, и Тишка лежала в этой холодной эмалированной ванне и слушала, как где-то на соседней улице бабахает и как сыплются стёкла, а утром оказалось, что это снаряды разрушили музей.

И раненого дедушку, который упрямо стискивал зубы и каждый раз вставлял выбитые после «прилётов» стёкла.

И госпиталь, в котором они давали на Новый год концерт художественной самодеятельности для раненых ополченцев, а когда закончили и шли по коридору, там стояла каталка, и на ней лежал человек, накрытый простыней с головой, и все мальчики без чьей-то просьбы сняли свои смешные колпаки звездочётов, потому что знали — если кого-то накрыли с головой простыней, значит, человек умер.

И Дениса, и Ваню, и Алену, и Полину, и Стасика, и Диму, и ещё одну Настю, и дочку тёти Вали Зубенко, ей было всего восемь лет, и вообще всех тех ребят, кого Тишка не знала, и кто остался только гранитной строкой на Аллее ангелов.

И взрослых, конечно. Ополченцев, добровольцев. Тех, кого знает весь мир, как Гиви, как Мотороллу, как Батю. И тех, о которых помнят только друзья и товарищи, как о Тишкином отце…

И всё вот это вот — забыть?!

Забыть и снова начать жить мирно. Как ни в чём не бывало. А может быть, забыть — значит простить?

Но разве она может, разве имеет право прощать то, что было?

Или всё же забыть?..

Ветер подул с новой силой, трава зашумела, начала гнуться к земле.

— Работоспособность моего корабля восстановлена, — напомнил о себе Чебургена. — Ты должна принять решение. Мне необходимо срочно покинуть вашу планету. Осталось всего несколько секунд.

Тишка посмотрела на свой палец, замерший над кнопкой, на царапину возле ногтя. На колечко, которое дарил отец четыре года назад, ей исполнилось тогда десять…

— Я не умру? — вдруг спросила Тишка.

— Нет, не умрёшь, — покачал ушами Чебургена. — Если нажмёшь, ты будешь как боги ваши, которые решают, где добро, а где зло…

Тишке снова стало холодно, но не от ветра. Холод пришёл изнутри.

— Осталась одна секунда, — сказал Чебургена.

— Товарищ капитан, — сержант Новиков, оператор станции слежения российского комплекса С-400, дислоцированного возле посёлка Куйбышево Ростовской области, повернулся к командиру дежурной смены. — Тут ерунда какая-то.

— Что там у тебя? — капитан Старостин не удержался, пошутил: — В списке целей нет позиции «ерунда».

— Цель. Над Донецким аэропортом. Малозаметная. Высокоскоростная.

Капитан нахмурился, склонился над монитором.

— Характеристики? Скорость, направление?

— Скорость высокая и всё время растёт… А направление… Сами посмотрите! — сержант от растерянности даже ткнул пальцем в монитор. — Оно летит вверх. Строго вверх! Высота шесть тысяч… Уже шесть семьсот! Семь двести… Восемь…

— Боевая тревога! — скомандовал капитан, продолжая следить за меткой на мониторе. — Но это же… ерунда какая-то!

— А я о чём? — пожал плечами сержант. — Ерунда и есть. Она уже на десяти. Перехват?

— Не успеем, — покачал головой капитан. — Да и смысл? Она у тебя уже на пятнадцати. Через несколько секунд вообще уйдёт на «чердак».

Сержант, заворожённо проследив глазами за меткой, дождался, когда она скрылась за границей атмосферы, и опять повернул к командиру удивлённое лицо.

— Что это было, товарищ капитан?

— Ничего, Новиков. Ни-че-го. Отбой боевой тревоги.

— А в журнале что указать? Какой тип цели?

— Насколько я знаю, — усмехнулся капитан. — Ни у нас, ни у НАТО, ни вообще у кого-то на Земле аппаратов, способных развивать такую скорость, нет. Про этих… которые между ЛДНР и Польшей, и говорить нечего. Так что укажи «НЛО». Или «радарная галлюцинация». И свяжись с «семёркой» — пусть сосредоточатся на районе Донецкого аэропорта. Дело к вечеру, как бы ВСУ беспилотник не запустили…

Сад казался ярким пёстрым пятном посреди ужасающей разрухи. Не иначе как сама природа потешалась над людьми, выставляя напоказ все свои красоты: здесь в любую погоду цвели — наперекор всему! — лилово-багряные аквилегии, рыжие, как апельсины, герберы, ирисы с синими лисьими мордочками и бархатные кисточки люпинов всех оттенков нежной пастели.