Дмитрий Байкалов - Живи, Донбасс!

— Студень на Россию пошёл, к Новому году, — хохотнул их шофёр.

— Не болтай, — коротко распорядилась Александра Викторовна.

После проверки транспорта и документов они долго шли по длинной кишке, заполненной тем самым светом — олией, как уже научилась называть его Вика. Теперь она разглядела, что олия поступала изнутри донецкой земли: по всей длине хода в полу были сделаны окошки, забранные прочным матовым стеклом, через которые и сочились частицы света. Сейчас она впервые поняла смысл этого термина: олия действительно состояла из светящихся частиц, иные были крупнее, наподобие снежных хлопьев; это-то и сообщало ей почти осязаемую плотность. Александра Викторовна подставила ладонь и на мгновение поймала одно такое пёрышко света; кисть руки при этом осветилась будто изнутри: просвечивала плоть, были видны мельчайшие кости, сосуды, даже ниточки нервов.

— Многие её боятся. Меж тем она — наша главная здесь защита. Полагаю, образуется из жирных сортов местного угля, тех, что применяют в металлургии и которыми славен Донбасс. От выбросов олии студень подбирается, отступает, и даже рост паутины она способна угнетать. Впрочем, наблюдались и случаи своеобразного передоза — человек на время обретает неимоверную бодрость и присутствие духа, но долго после этого не живёт — не болеет, просто что-то с ним случается. Впрочем, при контакте со студнем этот эффект гасится, поэтому все сотрудники шахт на входе подвергаются обработке олией, как мы сейчас.

— А студень мы увидим?

— Погоди, насмотришься ещё.

Кишка привела их в бокс из нескольких камер; в первой они разделись догола, во второй прошли санобработку, в третьей взяли из шкафчиков бельё, медицинскую форму, костюмы-эльки — лёгкой защиты — и оделись. В четвёртой располагался неплохо оборудованный медкабинет.

— Круг обязанностей должен быть для тебя привычен. Температура, пульс, давление, дыхание, осмотр слизистых. Особое внимание: признаки мокроты в лёгких и грибковых поражений. При малейших отклонениях от нормы — сообщаешь мне или Борису Фёдоровичу, это наш доктор, будет через полчаса. Ну что, кофе попьём или провести для тебя экскурсию?… Мне как раз там надо один выпот посмотреть. Тут недалеко, спустимся и на бабе-яге доедем… Маску пока не надевай, скажу когда.

Бабой-ягой оказалась канатно-кресельная дорога: сиденья крепились кверху штангой, вокруг которой ставились ноги, человек сидел таким образом как будто на метле.

— Идём в старый штрек, один из самых надёжных, — донёсся голос бабушки, — но всё же на нас эльки, ерунда в общем, так что держись по центру и не трогай ничего.

Поначалу штрек выглядел просто хорошо укреплённым стойками тоннелем с открытыми вдоль стен выходами угля, из которых сочилась олия, из-за которой здесь было светло если не как днём, то как сочным вечером жаркого летнего дня. Чем дальше, тем становилось темнее, но даже так на стенах были видны пятна сырости, кое-где собирающиеся в желеобразные капли.

— Скоро баба-яга заканчивается, дальше придётся немного пройти пешком.

Они проехали ещё немножко, затем раздался скрежет остановки. Они слезли.

— Надень маску, — распорядилась Александра Викторовна, — связь теперь по телефону, номер «Феникса» — «Аманита-Шахта5», — и выдала из полевой сумки тяжёлый Siemens с приклёпанным плечевым ремнём.

Двинулись дальше в масках, бабушка впереди. Вика чувствовала, как всё труднее даётся дыхание, не то что движение. Меж тем и тоннель постепенно менялся. Желеобразные капли на стенах сменились сгустками, действительно напоминающими студень, тускло мерцающий в полутьме и будто съёживающийся, усыхающий на глазах после выбросов олии, озаряющих штрек. Теперь они шли рядом, и Вика увидела опасный выпот тогда же, когда Александра Викторовна тронула её за плечо: здесь.

Выпот был густ и обширен; целая великанская желеобразная сиська, пронизанная усиками паутины, нависала сверху между крепежами штрека. Телефон на ремне завибрировал, отдав в плечо.

— Да, — подняла она трубку к маске.

— Мы столкнулись со студнем и этими сетевыми вкраплениями ещё в конце восьмидесятых годов прошлого века. Но тогда исследования быстро свернули, забрали под военных, а что уж они там делали… Но делали недолго: вскоре всё поползло, Союз развалился, многие шахты встали, а на тех, которые работали, было, как говорили, не до фигни… Добыче студень не мешал. В конце тринадцатого года произошёл резкий выброс этого материала; он полез буквально изо всех щелей. Одновременно стало очевидно: не так уж он и безобиден. Контактировавшие с ним шахтёры проявляли признаки нездорового коллективизма и сопутствующей групповой агрессии. Индивидуальное сознание, рациональное мышление подавлялось, падала критическая оценка и ответственность за собственные действия. Инвазия материала наблюдалась в основном со стороны У, из чего я сделала вывод, что там был активирован некий очаг, точка роста по экспоненте… Так, отойди-ка из-под стрелы, это всё же…

Вика подняла глаза вверх и успела заметить изменения: студень начал провисать и подрагивать, усики подошли к поверхности и тихо двигались на манер гельминтов в плавательном пузыре свежего язя или щуки. Одновременно в центре полукруглого выпота набухал белёсый бугорок, похожий на кондилому остроконечную, и на её острие проклёвывалась клемма толстого, грязно-жёлтого усика.

— Это как грибница, формирующая вокруг себя комфортную среду… — услышала она в трубке заворожённый голос Александры Викторовны. Затем бугорок отделился от основного тела студня и ринулся вниз вместе с жалом клеммы, а вслед за ним плотной соплей потянулась и остальная желеобразная масса.

…Началось с хорошего: она снова спала в машине на трассе под братской защитой двух донецких работяг, вокруг стелился туман, и мимо шла фура на Москву. В этой фуре она и очнулась и билась какое-то время в стены, но затем её извлекли из кузова, обмыли, покормили, дали плакат на грудь и вместе со всеми выгнали на площадь. Нет, выгнали — не то слово, она сама была рада выйти с этими прекрасными людьми. Плакаты и лица у всех были раскрашены в умопомрачительные небесно-синий и соломенно-голубой, лица людей вокруг были необыкновенно, нечеловечески прекрасны, их — и её — постоянно фоткали и снимали для инстаграма. Были и телеканалы. После площади она попала в очень большую и красивую московскую квартиру; за всё время жизни в столице она не бывала в таких. Друзья и подруги остригли ей волосы коротко и выкрасили их во все цвета радуги, подарили ей айфон, на который она теперь должна была снимать себя круглые сутки для блога «Сбежавшая с терриконов». Она снимала свой силуэт на фоне Москва-сити из панорамного окна, снимала свои сисечки с пирсингом в ванной и даже жопку снимала в туалете под тэгом bodypositive, она хотела снять себя с понравившимся мальчиком в койке кинг-сайз, но ей быстро объяснили, что это не тру, что даже в койке нужен коллективизм и гендерное разнообразие, его и следует снять. Тогда она немножко затупила и пошла на мост Бориса Немцова, чтобы снять свою коротко стриженную, в цветах радуги голову на фоне Мордора — эта-то фотка в сторис точно соберёт много лайков! И вот когда она приноравливалась как щёлкнуть себя айфоном так, чтобы была видна и радуга на голове, и ласточкины хвосты багровой стены, и хоть одна башня Кремля, что-то защекотало её в районе темени, и Вика открыла глаза.