Рик Риордан - Тайный оракул [litres]

Негоже богам издавать такие звуки. Если меня не вырвало, то потому лишь, что желудок был пуст.

– Сколько у нее времени?

– Двадцать четыре часа, плюс-минус. Потом она начнет… э… размягчаться.

Представить Мэг Маккаффри размягченной было нелегко, а вот одинокой, испуганной, в липком коконе, лежащей в кладовой трупов – получилось без труда. Для девчонки, которая терпеть не может насекомых… ох. Не зря Деметра невзлюбила меня и не подпускала ко мне своих детей. Каким ужасным я был богом!

– Иди за помощью, – сказал Пит. – В доме Аполлона подлечишь голову. Ты ничем не поможешь своей подруге, если поспешишь и погибнешь без толку.

– Разве тебе не все равно, что случится с нами?

Бог гейзера принял оскорбленный вид.

– Наш главный приоритет – чтобы гость остался довольным. Кроме того, если ты заодно найдешь Поли…

Я уже не мог злиться на духа – одиночество и тревога на его лице отражали и мои чувства.

– Поли объяснил, как пройти к муравейнику?

Пит покачал головой:

– Как я уже говорил, он не хотел, чтобы я шел за ним. Мирмеки – весьма опасны. И если те, другие парни все еще бродят поблизости…

– Другие парни?

Пит нахмурился.

– Разве я не рассказывал? Ну да. Поли видел трех людей. Вооруженных с головы до ног. Они тоже искали рощу.

Моя левая нога нервно дернулась, как будто соскучилась по своему партнеру по гонке трехногих.

– Как Поли понял, что они ищут рощу?

– Он слышал, как они разговаривали на латыни.

– На латыни? Они из лагеря?

Пит развел руками.

– Я… Нет, не думаю. Поли описывал их как взрослых. Один был старшим. Двое других называли его императором.

Планета как будто наклонилась.

– Императором?

– Да. Ну, знаешь, как в Риме…

– Знаю. – Слишком многое вдруг обрело смысл.

Детали пазла слетелись, образовав одну огромную картину, ошеломительную реальность. Зверь… «Триумвират холдингс»… Затаившиеся взрослые полубоги. Не знаю, как я только не рухнул в гейзер. Мэг нуждалась во мне сильнее, чем когда-либо. Но сделать все нужно правильно. Я должен быть осторожен. Даже еще более осторожен, чем при ежегодной вакцинации огненных коней солнца.

– Пит, ты еще принимаешь клятвы?

– Ну да, но…

– Тогда выслушай мою торжественную клятву!

– Ух, видишь ли, дело в том, что вокруг тебя сейчас такая аура, будто ты уже нарушил священную клятву. Может быть, ту, что давал на реке Стикс? И если ты нарушишь еще одну, которую дашь мне…

– Клянусь, что спасу Мэг Маккаффри. Я использую все имеющиеся в моем распоряжении средства, чтобы вырвать ее из лап муравьев, и эта клятва отменяет все данные мной ранее. Я клянусь в этом у твоих священных жарких вод!

Пит поморщился.

– Ну ладно. Дело сделано. Но имей в виду, что если ты не исполнишь клятву, если Мэг умрет, пусть даже не по твоей вине… ответственность за все последствия падет на тебя.

– Я уже проклят за нарушение предыдущей клятвы! Какая теперь разница?

– Это так, но, видишь ли, кара за нарушение клятвы на реке Стикс может постичь тебя через несколько лет. Это как рак. Моя же клятва… – Пит пожал плечами. – Если ты нарушишь ее, я уже не смогу остановить наказание. Где бы ты ни был, гейзер мгновенно вырвется из земли прямо под твоими ногами и сварит тебя заживо.

– А… – У меня задрожали коленки. – Да, конечно, я это знал. И я исполню клятву.

– Ничего другого тебе теперь не остается.

– Верно. Думаю… Мне надо подлечиться.

И я побрел прочь.

– Лагерь в другой стороне, – сказал Пит.

Я сменил курс.

– Не забудь заполнить анкету в онлайне! – напомнил Пит. – Мне вот любопытно, как ты оценишь общий уровень удовлетворенности от пребывания в Лесу у Лагеря полукровок?

Я не ответил. Бредя в темноте, я думал о том, какую боль, по десятибалльной шкале, мне придется вынести в ближайшем будущем.

Добраться до лагеря не было сил. Чем дальше я уходил от гейзера, тем яснее это понимал. Суставы превратились в кашу. Я чувствовал себя жалкой марионеткой. В прошлом мне доставляло удовольствие контролировать смертных сверху, теперь же, оказавшись на другом конце ниточек, никакой радости я не испытывал.

Я не мог защитить себя. Любая адская гончая или дракон могли без особого труда полакомиться великим Аполлоном. Я был бы обречен даже при встрече с каким-нибудь недовольным барсуком.

– Я любил тебя, – сорвалось с моих губ.

Я понимал, что это бред, что из-за сотрясения мне видится то, чего не может быть, но мог бы поклясться, что из-за каждого дерева выглядывала моя возлюбленная Дафна, что ее черты проступали из-под коры, словно некий мираж – немного крючковатый нос, слегка раскосые зеленые глаза, губы, которые я никогда не целовал, но о которых всегда мечтал.

– Ты любил всех красивых девушек, – донесло до меня эхо.

– Но не так, как тебя, – воскликнул я. – Ты была моей первой настоящей любовью. О Дафна!

Я вспомнил, как гонялся за ней – ее сиреневый запах в ветерке, ее гибкую фигурку, порхающую в пестром свете леса. Я преследовал ее, казалось, годами. Может быть.

А потом веками винил Эроса.

Однажды, в миг безрассудства, я посмеялся над его искусством лучника. В порыве злобы он поразил меня золотой стрелой. Направил всю мою любовь на прекрасную нимфу. Но и это было еще не самое худшее. Другой, свинцовой, стрелой он поразил сердце Дафны, убив все ее возможные чувства ко мне.

Чего не понимают люди: стрелы Эроса не могут вызвать чувство из ничего. Они способны лишь культивировать уже имеющийся потенциал. Мы с Дафной могли бы стать идеальной парой. Она была моей настоящей любовью. И могла бы полюбить меня в ответ. Но стараниями Эроса мой уровень любви достиг ста процентов, тогда как эмоции Дафны обернулись чистой ненавистью (которая, разумеется, есть обратная сторона любви). Нет ничего трагичнее, чем, любя кого-то всей душой, знать, что твои чувства останутся без ответа.

Принято считать, что я преследовал ее просто так, по прихоти страсти, что она была всего лишь очередной красоткой. Это неправда. Когда Дафна, чтобы спрятаться от меня, умолила Гею превратить ее в лавровое дерево, часть моего сердца тоже покрылась корой. В память о несчастье я придумал лавровый венок, наказав себя за печальную судьбу моей величайшей любви.

После Дафны я поклялся, что никогда не женюсь. Порой говорил, что просто не могу сделать выбор из Девяти Муз. Удобная отговорка. Музы были моими постоянными спутницами, и каждая из них прекрасна по-своему. Но никогда они не владели моим сердцем так, как Дафна. Один лишь друг Гиацинт вызвал во мне столь же глубокие чувства, но и его у меня отняли.

Все эти мысли барахтались в моем ушибленном мозгу, пока я брел от дерева к дереву, прислоняясь к ним, хватаясь, как за перила, за низкие ветви.