Рик Риордан - Горящий Лабиринт [litres]

Она взглянула на кинжал. Лезвие оставалось пустым, в нем не было ни намека на пророческие видения.

– Я пыталась, – пробормотала она. – После войны с Геей я убедила себя, что все будет отлично. И какое-то время – несколько месяцев – мне казалось, что так и есть. Джейсон классный парень. Он мой лучший друг, он мне ближе даже, чем Аннабет. Но, – она развела руками, – какую бы сказку я себе ни навоображала… она не стала явью.

Я кивнул:

– Ваши отношения завязались в момент кризиса. Такие романы редко продолжаются после того, как опасность миновала.

– Дело не только в этом.

– Лет сто назад я встречался с великой княжной Татьяной Романовой, – вспомнил я. – Во время революции у нас с ней было все чудесно. Она была так напряжена, так напугана – я действительно был ей нужен. А потом кризис миновал, и волшебство исчезло. Хотя постой-ка: возможно, все дело в том, что ее вместе с семьей расстреляли, но все же…

– Дело было во мне.

В мыслях я все еще был в Зимнем дворце, вдыхал едкий дым выстрелов, чувствовал лютый мороз 1917 года. И вдруг меня рывком вернули в настоящее.

– Что значит: дело в тебе? Хочешь сказать, ты поняла, что не любишь Джейсона? Но в таких делах нет виноватых.

Она поморщилась, будто никак не могла втолковать мне, что она имеет в виду… или, может, она и сама не знала, в чем дело.

– Я знаю, что виноватых нет, – сказала она. – Я люблю его. Но… я уже сказала: это Гера свела нас – богиня брака создала счастливую пару. Мои воспоминания о том, как мы с Джейсоном начали встречаться, о первых месяцах, проведенных вместе, – все это было иллюзией. И едва я об этом узнала, прежде чем успела до конца это осознать, объявилась Афродита. Моя мать, богиня любви. – Она расстроенно покачала головой. – Афродита заставила меня думать, что я… что мне нужно… – Она вздохнула. – Только посмотри на меня, великую ворожею. Не могу слов подобрать. Афродита считает, что ее дочери должны веревки из мужчин вить, разбивать им сердца и всё такое.

Я вспомнил, сколько раз мы с Афродитой ругались. Я обожаю романтику. Афродита же обожала подшучивать надо мной и сводить меня с теми, чья любовь приносила мне лишь страдания.

– Да. У твоей матери свое представление о том, какой должна быть любовь.

– Вот, а теперь представь, – сказала Пайпер, – богиня брака хочет, чтобы я встречалась с милым парнем, а богиня любви ждет, что я превращусь в настоящую сердцеедку…

– А ты так запуталась, что уже не понимаешь, кто ты на самом деле.

Она посмотрела на разорванное алое платье:

– Знаешь, какие у чероки традиции? Культуру ты наследуешь от матери. Ее клан становится твоим кланом. Происхождение отца в расчет не берется. – Она горько усмехнулась. – А значит, формально я не чероки. Я не вхожу ни в один из семи основных кланов, потому что моя мама – греческая богиня.

– Вот оно что.

– Понимаешь, раньше я считала, что хоть что-то знаю о себе наверняка. В последние месяцы я пыталась больше узнать о своих предках. Я забрала себе дедушкину духовую трубку, расспрашивала папу об истории нашей семьи, чтобы отвлечь его от проблем. Но что, если на самом деле я вовсе не та, кем меня считали? Мне нужно выяснить, кто я.

– Удалось уже что-нибудь выяснить?

Она заправила за ухо прядь волос:

– Я над этим работаю.

Я понимал ее. Я и сам работал кое над чем. И это было непросто.

В голове крутилась строчка из песни Джо Уолша.

– «Природа обожает подкинуть сюрприз», – сказал я.

Пайпер фыркнула:

– Это точно.

Я окинул взглядом нескончаемые наряды Калигулы: от свадебных платьев до костюмов от Армани и гладиаторских доспехов.

– Я заметил, – сказал я, – что вас, смертных, не определить одним только происхождением. Вы можете выбирать, что из вашего наследия вам по душе. Вы можете пойти против ожиданий семьи и общества. Но вы не можете – и не должны – делать только одного: пытаться стать кем-то другим. Оставайся собой, Пайпер Маклин.

Она горько мне улыбнулась:

– Спасибо за добрые слова. Уверен, что ты не бог мудрости?

– Я подавал резюме, – ответил я, – но выбрали другого соискателя. Изобретательницу оливок, – я закатил глаза.

Пайпер расхохоталась, и мне показалось, будто сильный порыв ветра наконец выдул пожары прочь из Калифорнии. Я улыбнулся ей в ответ. Когда в последний раз у меня был такой хороший разговор с равным, с другом, с родственной душой? Так сразу и не припомнить.

– Ну что ж, о мудрейший. – Пайпер с усилием встала на ноги. – Нам лучше поторопиться. Впереди еще много кораблей.

Корабль сорок первый: хранилище нижнего белья. Избавлю вас от ярких подробностей.

Корабль сорок второй: обычная суперъяхта, где нам встретились несколько членов экипажа, которые не обратили на нас внимания, двое наемников, которых Пайпер заворожила и заставила выпрыгнуть за борт, и двухголовый человек, которому я попал стрелой в пах (чистая удача), после чего он рассыпался в пыль.

– Зачем между кораблем с одеждой и кораблем с обувью помещать обычный корабль? – удивилась Пайпер. – Полнейшая бессмыслица.

Она была совершенно спокойна. Мои же нервы были накалены до предела. Казалось, что меня разрывает на куски – так бывало, когда несколько десятков греческих городов одновременно молились, чтобы я явился в совершенно разных местах. Как же бесит, когда города не согласуют между собой расписание религиозных праздников!

Когда мы шли по левому борту, я заметил, как что-то промелькнуло над нами в небе – бледная тень, слишком большая для чайки. Я взглянул было еще раз, но она уже пропала.

– Думаю, за нами кое-кто следит, – сказал я. – Наш друг Крест.

Пайпер вгляделась в ночное небо:

– И что будем делать?

– Ничего, – ответил я. – Если бы он хотел напасть или поднять тревогу, он бы уже давно это сделал.

Пайпер явно не нравилось, что нас преследует этот ушастик, но мы двинулись дальше.

Наконец мы добрались до «Julia Drusilla XLIII», легендарного корабля с обувью.

На этот раз, благодаря наводке Амакса и его команды, мы ожидали встречи со стражниками-пандами во главе с грозным Вау-Вау. И были готовы к ней.

Едва ступив на борт, я взял в руки укулеле. Пайпер тихонько сказала:

– Хм, надеюсь, никто не подслушает наши секреты!

Тут же, толкаясь и обгоняя друг друга, к нам бросились четверо пандов: двое с левого борта и двое с правого.

Увидев их белевшие уши [51], я ударил по струнам и выдал на полной громкости до-минорный секстаккорд с интервалом в три тона, что для существ с таким чутким слухом было, наверное, как воткнуть им в ухо электрический провод.

Панды завопили и попадали на колени, Пайпер тут же разоружила их и надежно связала стяжками. И только когда она закончила, я прекратил пытать их укулеле.