Альвдис Рутиэн - Между [litres]

Сархад расхохотался:

– Бесконечные охоты в ан-дубно лучше величия властителя?

Седой улыбнулся, ответил в тон:

– Бесконечное творчество в мастерской лучше торжества победителя?

Они дружно рассмеялись, стиснули руки в крепком пожатии.

– Понадобится помочь с оружием – приходи, – негромко добавил Сархад.

– Ты же не любил работать с белым деревом? – нахмурился Седой.

– Всё в жизни меняется, – усмехнулся Мастер.

– Тогда – приду. Жди меня после Самайна, – на миг Белый Волк стал совершенно серьезен.

Всё уже завихрилось, смешалось в безумном то ли танце, то ли полете, а Сархад был недвижим, ожидая. Эссилт невольно прижалась к нему, страшась празднества нелюди, страшась, что ее, как в прошлый Самайн, утащат неизвестно куда, на беду и гибель.

Поляна почти опустела, когда послышалось довольное хрюканье и треск веток. Царственно восседая на свинье, к Сархаду подъехал отвратительного вида карлик.

Сын короля сидхи почтительно склонился.

– Какой ты вежливый стал, аж смотреть противно, – милостиво ответствовал Фросин.

Эссилт зажмурилась от ужаса и прижалась к Сархаду. Вид карлика был мерзок, но не обличье испугало ее: она вспомнила, что год назад он, именно этот горбун вместе с Мархом гнал их, травил их сворой Аннуина, словно диких зверей…

– Глупышка-малышка, врага от друга отличить не может, – неожиданно мягко произнес карлик. Эссилт почувствовала, что страх отпускает ее.

– Так ты нам не враг? – спросил Сархад. И тут же поправился: – Ты и не был нам врагом?

– Вот делать нечего больше старому бедному карлику, только враждовать с маленькой королевкой, которую и так горазды обидеть все, кто не любит ее мужа! – фыркнул Фросин.

Его свинья согласно хрюкнула.

Эссилт невольно засмеялась – уж очень похоже высказались и всадник и его, гм, скакун.

– Почему ты помог Рианнон заточить меня?

– Отцов не выбирают, Сархад Коварный. Я же не сидхи, чтобы улететь из отчего дома. Я своему отцу верен.

– Морвран?! У него с Рианнон был заговор против меня?

– Птенчик ты мой желторотенький, – сочувственно изрек Фросин. – Может, мне тебя еще на тысячу лет запереть – чтобы ты таким доверчивым быть перестал? А то ж свободным-то быть опасно, ой, как опасно быть свободным! Ай, оказывается глупцом мастер, ай, оказывается предателем друг!

– Так значит, Морвран не просто выдал Рианнон тайну моего меча… Он еще и приказал тебе сковать меня заклятьем – а ты подчинился отцу. Неужели он настолько завидовал мне? моему мастерству?

– Твоей удаче, Сархад Доверчивый, – хмыкнул Фросин. – Твоей удали. Ты всегда был горазд на такие выдумки, каких и мне не сочинить. Не то что Морврану.

– Похоже, ты не очень-то любишь отца.

– Это как посмотреть… Заточив тебя, он поумерил ярость. Мало кто сейчас вспомнит былую жестокость Морврана.

– Так ты спасал отца от опасного друга?

Фросин развел руками: понимай как знаешь. Свинья хрюкнула.

– Ну что ж, – кивнул Сархад. – Я вижу, ты не друг мне. Но и не враг.

– Хрю, – ответил Фросин за свою свинью. Та обиделась: не дали высказаться.

– Будущее оставим будущему, – закончил Мастер. – А сейчас праздник, и довольно разговоров!

В этой оргии нелюди Друст вдруг почувствовал невероятную пустоту. Так бывает на веселом пиру, когда эль льется, гости гомонят, истошно орут волынки… а на душе тоска.

И посреди развеселой толпы ты – один.

Здесь лился не эль, но заклятия. Здесь можно было ухватить рукой молнию, свить в кольцо и бросить… куда-нибудь. Можно было обернуться кем угодно. Прекрасное и отвратительное смешалось в этом хороводе, крошечные пикси сменялись хохочущими исполинами, горделивые как короли сидхи – уродливыми существами, крадущими детей из колыбелей… Смешалось настоящее и прошлое – он, Друст, то ли скачет сейчас среди волков Седого, то ли год назад мчит с Эссилт на спине, то ли это вообще та страшная буря, отнявшая у него отца… вокруг морские валы, выше небес, выше всего на свете… нет, это скалы! ловушка, тупик – и у всех утесов одно и то же лицо…

Я не хочу! Не хочу!! – кричит маленький Друст, когда в жестоких руках волн гибнет его отец.

Я не хочу…

Не хочу…

Он очнулся на поляне Муррея. Лес охал и свистел на все голоса, но это хотя бы был лес, а не бездна мироздания. Это была хоть и нелюдская, но реальность.

Друст перевел дыхание, откинул волосы с лица.

Он не хотел оставаться один, вслушался в лес: кто сейчас здесь? Шушукающаяся в траве мелкая нелюдь его не интересовала, существа чащоб – тем более… кто здесь из Высоких?

Воин просиял: здесь была она ! Она отринула безумство оргии в нигде ради любви! Ради едва ни последней ночи любви перед ее долгим зимним сном.

Друст рванул вперед. Дорог он не видел, да они были и не нужны сейчас. Он чувствовал волну желания, охватившую Риэнис, ощущал ее страсть так, будто она ласкала его, нетерпеливо требуя: «Я жду тебя!»

Он мчался к ней, к своей Королеве, к своей единственной (так и только так!) любви…

– Мой милый… Мой единственный… Лучший, самый лучший…

– Да, да, да…

Ему не до разговоров: безумство Самайна разгорячило его сильнее огней Бельтана, вожделение жжет его чресла, и он берет ее – грубо, жадно, как хищник рвет добычу.

Она изгибается в экстазе, стонет – нет, кричит, а он, не помня себя от страсти, не замечает, как сменил облик – и он уже рычит и едва не царапает когтями ее тело.

Друст замер, будто налетев на стену.

Этого не могло быть.

Но это – было.

Риэнис, не осознавая ничего вокруг, отдавалась огромному белому волку.

Седому волку.

Седому.

– И куда ты бежишь, не разбирая дороги? – осведомился Араун.

– Она… он… она – с Седым! – выпалил Друст.

– Ну да, – равнодушно ответил Король Аннуина.

– Она – с ним! Ты понимаешь: с ним!

– Не понимаю, – пожал плечами тот. – Они были вместе, когда я еще не родился. Они были вместе дольше, чем существует Прайден. Они были вместе всегда.

– Всегда?.. – переспросил Друст, разом растеряв свою ярость. – Всегда? Значит, он лгал мне? Лгал с самого начала?

– Седой лгал тебе? – вот тут Араун удивился. – Как, когда?

– Он знал, что я люблю ее, – и молчал!

– Так лгал – или молчал?

– Молчание еще хуже лжи!

– Интересно, что, по-твоему, он должен был тебе сказать? – осведомился Араун.

– Что она его… его…

Сказать «возлюбленная» – не получалось, «любовница» – тем более. Почему-то на языке вертелось совершенно неподходящее слово «жена»…

И только сейчас Друст осознал, кто перед ним.

– Скажем так, она – мать его детей, – с улыбкой произнес Араун.

– Ты… ты знал? И ты это терпишь?!

– А почему нет?

– Но она твоя жена!