Альвдис Рутиэн - Между [litres]

Я тогда ничего этого не знал. Я просто любил ее. Я просто был счастлив – как никогда в жизни.

«Никогда в жизни». Тогда, с ней я уже и был – вне всего людского. И когда она оставила меня – я не вернулся в жизнь всё равно.

Мое тело движется, я дышу, сердце стучит – но всё кончилось той осенью.

Почему она нарушила вечный закон? Зачем оставила мне этот призрак существования?

Я не знаю.

Я должен был после пика счастья рухнуть в небытие… или куда там уходят Летние Короли? Вместо этого меня оставили в болоте жизни. Так крестьяне оставляют в поле последние колосья в жертву богам – но несжатый колос ждет худшая участь, чем его срезанных собратьев: он просто сгниет. Из его зерен не выпекут хлеб. Разве повезет – и они прорастут.

Я жертва нарушенного обряда. Это, поверь, гораздо хуже, чем погибнуть под ножом беспощадного жреца. Жнеца.

– Она богиня? – тихо спросил Каэрдин.

– Больше. Она – вся жизнь Прайдена.

– Как я завидую тебе…

Друст пожал плечами.

– Нет, послушай меня, – заговорил сын Хоэля. – У меня были женщины, и когда-нибудь я женюсь на сестре или дочери какого-нибудь важного союзника нашего королевства. Но я любил и люблю только одну – нашу землю . Иногда мне кажется, что я люблю ее как женщину. Раньше я думал – глупости в голову лезут, а теперь понял: у тебя именно это и было. Только с твоей землей .

Друст помрачнел:

– У меня нет моей земли. Земель отца я не знал, Корнуолл перестал быть мне домом, у Артура я был просто воин, здесь – чужеземец. Риэнис – да, она земля , но я люблю в ней женщину.

Каэрдин промолчал, боясь обидеть Друста словами о том, что жить без родной земли – это, наверное, самая большая утрата, которая только и может быть.

Моя госпожа.

В мире людей ты – легенда песней бардов, героиня зимних рассказов. Но вот – я побывал в твоем мире. Мой названный брат – возлюбленный твоей сестры.

Значит, всё, что мне грезилось, – всё это существует. Где-то.

Ты не снизойдешь до меня. Кто я такой? Не король, не герой, не внук богини, не сын бессмертного. Мне никогда не сжать тебя в объятиях – но это и неважно.

Только дети считают, что счастливая любовь должна быть взаимной.

Я счастлив любовью к своей земле .

В мире людей я не король, в Волшебной Стране – не твой возлюбленный, но всё это ничего не значит. Ты – моя, земля Бретани. А я – твой.

И для другой любви в моем сердце нет места.

Друст вошел в покой жены.

– Все вон, – негромко приказал он.

Дамы Изольды торопливо собрали шитье и, толкаясь в дверях, выбежали. Дочь Хоэля, окаменевшая от гнева и испуга разом, с вызовом смотрела на мужа.

Друст медленно и аккуратно затворил дверь, опустил засов. Обернулся. Сложил на груди руки.

– Итак?

Она сделала вид, что не поняла вопроса.

– Значит, посылаем слуг выслеживать мужа.

Ей хотелось крикнуть: «Если б ты действительно был мне мужем – я бы не посылала!» – но ледяной тон вопроса Друста заставлял ее молчать.

– Так ты слуг не напасешься.

– Что с Дигоном?!

Друст пожал плечами:

– Во всяком случае, ты его больше не увидишь. Он не вернется в мир живых.

– Ты убил его!

Друст удивленно приподнял брови:

– Я считал тебя всё же умнее. Ты отлично знаешь, куда и зачем я отправился. Дигон попал туда же. Ему там понравилось.

Он подошел к ней (Изольда невольно встала, прижала шитье к груди, словно это могло защитить ее) и спросил, прищурив глаза:

– Так ты жалуешься брату, что я пренебрегаю тобой? Хорошо, больше жаловаться ты не будешь.

…было больно. Так же больно, как тогда в лесу.

Теперь неизвестно где стали пропадать оба. Друст и Каэрдин уезжали на несколько недель, возвращаясь веселые и довольные, иногда смеющиеся над одним им понятной шуткой. По восточной границе Бретани пошли новые легенды – о призрачных воителях, способных за одну ночь одолеть отряд франков, о духах земли, стерегущих ее границы, о неистовом веселье нелюди…

Друст и Каэрдин на два голоса уверяли Хоэля, что ездят исключительно на охоту. Добычу они действительно привозили. Иногда.

Погоду и время года они не удостаивали вниманием. Могли зимой уехать одетыми по-летнему. Могли вернуться сухими в ливень.

Год описал круг, и снова близился Бельтан.

На Бельтан мы увидим ее – госпожу нашей земли.

Я это знаю так же ясно, как могу распознать грязный след франков.

Она выйдет к нам… то есть к Друсту. Это он избранник богинь, не я.

Кто она? Каким именем мне назвать ее? Эпоной? Или…

Явится ли она белой кобылицей?

Увижу.

Быть смертным и увидеть богиню – это уже величайшее счастье.

Мечтать о большем просто смешно.

Друст снова облачился в аннуинские одежды; Каэрдин, у которого наряда из снегов и туманов не было, остался равнодушен к смене платья.

Названные братья вошли в кромлех и свернули .

По ту сторону их приветливо встречали друзья, соратники и возлюбленные. Веселая нелюдь повлекла их дальше, глубже в мир волшебства.

Здесь всё было залито золотым светом, словно времена года решили сыграть шутку и Бельтан облачился в ослепительно-рдяный убор осени. Молодая листва деревьев сияла, каждый лист светился сам по себе – и в этом оглушительном свете стояла Она.

Друст и Каэрдин на миг замерли в восхищении.

Потом Друст сделал шаг вперед.

Эпона остановила его удивленным взглядом:

– Не ты. Король.

– Но я и есть Летний Король.

– Король Бретани. Мой Король.

– Я? – изумленно выдохнул Каэрдин.

– Конечно.

– Но король – мой отец.

Эпона улыбнулась:

– Разве он защищает меня? Разве он любит меня? Разве он пришел сюда заключить священный брак?

Оба воина не верили своим ушам.

– Мне неважно, кто из вас король в мире людей. Здесь – ты. Я ждала тебя.

Она протянула руки – и Каэрдин бросился к ней.

Он сам не взялся бы сказать, что это – злость или тоска. Бретань ему постыла, как нелюбимая жена. Каэрдин… еще совсем недавно они были равны, почти равны – и преимущество было на стороне Друста. Теперь же Эпона слишком ясно дала понять им, кто один и кто другой. Наследник, уже ставший священным королем, – и наемник, которому хорошо заплатили: дочкой нынешнего короля и дружбой будущего.

И ведь Каэрдин ничего, совершенно ничего не сделал, чтобы быть избранным богиней! Он просто родился в этих краях. Всё остальное не имеет значения – и слава, и умения, и чародейная сила. Каэрдин – наследник, а Друст – никто.

Сын Ирба понял, что не может больше оставаться здесь. Приступы гнева накатывали и сходили, как бурный прилив, но тоска – она не слабла. И Друст, не сказав никому и ничего, отправился на север.