Себастьян Кастелл - Чёрная Тень [litres]

– Хочу ванну, – ворчал Рейчис, перебираясь с моего правого плеча на левое и обратно, словно надеясь таким образом убедить нас повернуть обратно.

– А он-то на что жалуется? – спросила Фериус.

– Тебе лучше не знать, – сказал я, пытаясь избавить Рейчиса от позора. Не стоило и пытаться.

– Я хочу принять горячую ванну, пес ее задери, – повторил он. – Ах да, и сдобного печенья. Целую гору. И скажи папашке Сенейры, чтобы на этот раз не жмотился.

– Ты же понимаешь, что это их сдобное печенье? А я-то думал, что белкокоты – воры и убийцы, а не избалованные сопляки!

Рейчис вдруг замолчал, и я понял, что совершил огромную ошибку. Он спрыгнул с моего плеча на переднюю часть седла и повернулся ко мне, смерив меня убийственным взглядом. Его мех стал черным как ночь, и на нем проявились темные серые полосы.

– Повтори, – тихо прорычал он. – Повтори, чтобы я точно знал, что не ослышался.

Это может плохо кончиться.

– Я не хотел…

– Эй, малыш, – сказала Фериус, поймав мой взгляд. Обычно она не обращает внимания, когда Рейчис хамит, но сейчас она ухмылялась. – Хочешь, покажу смешной фокус?

– Ээээ… по-моему, тебе лучше не… – не успел договорить я.

Рейчис повернулся и рявкнул на нее, но она не обратила на него никакого внимания.

– Надо же, – сказала она, глядя на Рейчиса. – Только посмотрите на этот мех! Такой гладкий и сверкающий. Словно расплавленное серебро течет могучим потоком.

– А как же, – сказал он, вдруг начав увлеченно рассматривать правую переднюю лапу.

– А какие когти! Каждый словно смертноносное лезвие, выкованное лучшим кузнецом Берабеска!

Мех на загривке Рейчиса почти улегся, он поднял подбородок, а усы немного подернулись.

– По крайней мере, она не слепая. Пожалуй, глаза я ей пока оставлю.

Но Фериус еще не закончила.

– А какие мускулы! Только посмотрите на эти лапы! Зуб даю, все белкокошки мира смотрят только на него.

Рейчису будто было слегка неловко выслушивать эти настойчивые похвалы.

– Ладно, ладно. Я красавчик. Келлен, скажи этой аргоси, чтобы она угомонилась.

Но она не успокаивалась.

– А про морду лучше даже не говорить, – она наклонилась и всмотрелась в него. – Как у льва, только красивее. Благородная, отважная…

Рейчис дернулся и встряхнулся. Я заметил, что с его мехом происходит что-то странное. Черный цвет бледнел, серебряные полосы исчезали.

– Келлен, пусть она уже заткнется.

– А какие глаза. Проницательные. Это сразу видно. И мудрые. Словно глубокие озера лунного света, прекрасные, как драгоценные камни. Точно бриллианты.

Мех Рейчиса продолжал менять цвет, бледно-серый переходил в белый, а белый – в какой-то другой… его окружила розовая дымка.

– Проклятье! – выругался он.

Фериус расхохоталась.

– Каждый раз срабатывает.

– Что ты с ним сделала? – спросил я.

Она указала на шкурку Рейчиса, которая теперь была почти вся розовая.

– У белкокотов цвет меняется от окружающей обстановки, а еще в зависимости от настроения. Вот так они краснеют.

– Проклятье! – прорычал Рейчис, едва не упав с лошади – так отчаянно он вертелся, стараясь рассмотреть свою шкурку. Он сморщил мордочку от напряжения и выглядел так, словно отчаянно пытался справить нужду.

– Черней обратно! – он посмотрел на свою все еще розовую филейную часть. – Я сделан из стали. Я – чудовище. Я – ужас, летящий на крыльях ночи, – он беспомощно посмотрел на меня. – Я уже почернел, да?

Я подумал, что лучше сказать, а потом вспомнил, как на протяжении всего нашего «делового партнерства», на которое Рейчис соизволил согласиться, он при каждой возможности смеялся надо мной, воровал у меня и не раз кусал.

– Ты все еще розовый, – припечатал я.

Пока Рейчис отчаянно старался снова почернеть, Фериус сказала:

– На этом закончим урок, малыш.

– Какой урок?

Она остановила коня и изящно спешилась.

– Ты сказал, что хочешь идти путем аргоси.

Я слез с коня и указал на Рейчиса:

– Это? Это и есть путь Полевой Ромашки?

– Ага.

– Значит, когда кто-то захочет меня убить, я просто должен хвалить его, пока он сам не капитулирует?

Она ухмыльнулась.

– Ну или потанцевать с ним.

Она разожгла небольшой костерок и жестом пригласила меня присоединяться.

– Давай, малыш. Пора изучать второй талант.

– Рози сказала, что второй талант аргоси – оборона.

– Слова, малыш. Ты действительно хочешь цепляться к словам?

Ладно, во всем этом был какой-то странный смысл. Фериус никогда не нравилось говорить на языке насилия, а может, у нее просто были свои слова, обозначающие семь талантов аргоси, как «путь Воды» и «путь Грома».

Я подошел к ней и принял, как мне казалось, приличную бойцовскую стойку, радуясь, что наконец научусь сражаться, как аргоси. Потом я увидел улыбку у нее на лице, и мой оптимизм превратился в панику.

– Погоди… танцевать – это же метафора, да? Вроде как «Танцевать со мной – это танцевать со смертью»?

– Малыш, танцевать – это значит танцевать.

– Но… – есть кое-что, чего иностранцы не знают о джен-теп: мы не танцуем. Никогда. В нашей культуре нет ни одного танца. Магам танцы ни к чему. Кроме того, это непристойно.

Рейчис злобно ухмыльнулся мне, радуясь, что пришел мой черед смущаться.

– Вот сейчас будет здорово, – ввинтил белкокот.

Фериус велела мне взять ее за руку и положила мою вторую руку себе на талию.

– У разных народов на континенте сотни танцев, но их все можно свести к семнадцати основным фигурам. Начнем с самой легкой – шадели.

Она была так близко, что мне стало не по себе. Фериус была, наверно, лет на двадцать старше меня, ну и от мыслей обо всех этих танцах я ужасно нервничал. Я уже собирался дать задний ход, когда Рейчис проверещал:

– Он сейчас струсит!

– Заткнись, – сказал я и крепче сжал руку Фериус. Я никак не мог ударить в грязь лицом перед зверем, который приветствует своих сородичей, нюхая их под хвостом.

– И что теперь? – спросил я у Фериус.

– Просто следуй за музыкой.

– За какой музыкой?

Фериус свистнула – прозвучала одна-единственная чистая нота, словно флейтист проверяет свой инструмент. Потом, без преупреждения, она перешла на мелодию, распевая каждый звук вверх-вниз по незнакомой мне гамме, ведя меня по пыльной пустыне. Конечно, у джен-теп есть музыка, но она по большей части для похорон, для придворных собраний и тому подобного. Эта мелодия была другая. Быстрая и бойкая. Мне уже казалось, что я понимаю танец, как вдруг я споткнулся, и Фериус пришлось меня поддержать, чтобы помочь сохранить равновесие.

– А помедленнее нельзя? – спросил я.

– Это медленно, малыш, – она продолжала танцевать, даже не насвистывая, отчего мне казалось, что музыка все еще звучит у меня в голове.