Себастьян Кастелл - Чёрная Тень [litres]

Я поднялся на ноги и кивнул. Не было никаких сомнений, что ее танцы могут пригодиться в драке, а это значило, что этим умением мне нужно будет овладеть.

Фериус остановилась и бросила на меня странный взгляд.

– Ты все еще не понял.

– То есть как? Я не…

– Нельзя научиться танцевать, пока не научишься находить в танце радость.

Радость. И какую радость прикажете мне находить в приграничье, где моя жизнь все время висит на волоске? Все когда-то родное, близкое и знакомое было от меня в сотнях миль. Что на этой суровой границе, что среди своего народа – я везде чужак. Я один и, наверно, буду один всю свою жизнь.

Фериус жестом пригласила меня присоединяться. Я послушался и снова закружился в танце.

– Келлен, слушай меня.

Я кивнул.

– Это не драка. Тут не надо прилагать усилия и все контролировать, как в этой вашей магии. Не надо ничего искать. Танец сам найдет тебя.

– Как?

– Просто откройся танцу. Я не твой противник, я не твоя девушка, можешь даже перестать видеть во мне женщину.

– Нет?

– Неа. Я просто другой человек, который свободно движется в теплом воздухе ночи, – она чуть отклонилась назад. – Посмотри на небо.

Я запрокинул голову и посмотрел на звезды. В моем родном городе, где фонари бросают на все тусклый свет, их и вполовину так не разглядишь, но здесь небо было словно в футе надо мной, как будто я мог дотянуться и дотронуться до нее пальцем.

– Эта пустыня, – сказала Фериус. – Здесь и сейчас. Это самое прекрасное место на земле, правда?

Да. Не знаю, как или почему, но я в жизни своей не видел ничего более прекрасного. А ведь это была далеко не первая ночь в приграничье. Но сегодня все было иначе. Я не мог оторваться от этих звезд. Они словно бы двигались, вращались надо мной, танцевали, убаюкивая меня.

– Ты не Келлен, сын Ке-Хеопса, – сказала Фериус. – Ты не изгой из джен-теп. Ты – вольная душа, и никакие цепи тебя не сковывают.

Я почти не слышал ее слов, но их смысл все равно до меня дошел. Я уже давно так себя не чувствовал. Самое близкое ощущение, которое удалось вспомнить, – момент, когда придумал идеальное заклинание, удерживаешь его в неподвижности, пока слова не слетели с твоих губ, и в эту же секунду творишь его.

– По-моему, я готов танцевать, – сказал я. Но когда я снова взглянул на Фериус, то обнаружил, что пейзаж вокруг нас движется. Мы танцевали – и, похоже, давно.

Очень медленно Фериус позволила нам остановиться.

– На этом заканчивается урок, – сказала она второй раз за ночь.

– Но мы только начали. Я только-только почувствовал…

Фериус отпустила мою руку и указала на костерок.

– Смотри.

Огонь почти угас, дрова превратились в пепел. Рейчис свернулся клубком и спал рядом, его шкурка была тускло-коричневая под цвет земли.

– Сколько времени?

– Немало, – сказала Фериус. – Но теперь нужно остановиться. Пора отпустить танец.

– Почему?

– Потому что там, в городе, с хорошими людьми происходят скверные вещи, и даже тем из нас, кто следует по пути Полевой Ромашки, иногда приходится путешествовать во тьме.

Я понятия не имел, который был час, когда мы вернулись, но тут же рухнул в постель, даже не раздевшись. Один блаженный час я спал мертвецким сном и проснулся от колющей боли в левом глазу, а с ней пришли ужасные видения, от которых я потянулся за своими порошками. К счастью, Рейчис укусил меня, прежде чем я до них добрался.

– Проснись, Келлен, – протрещал он. – Ты… как это называется, когда человек пытается сотворить заклинание во сне? Снотворение?

– Не знаю, – сказал я, прижимая руку к левому глазу. О предки, как же больно. Вдруг я почувствовал новую боль, на этот раз в другой руке, на которой появились следы зубов белкокота. – Какого?…

Рейчис посмотрел на меня.

– Я подумал, что, может, если я тебя укушу, ты забудешь про боль в глазу. Помогло?

Я покачал головой, вылез из постели и потащился к двери. Куда бы я ни смотрел, я видел кровь, а прожилки в настенных деревянных панелях словно корчились и свивались, пытаясь когтями продрать себе путь наружу.

– Куда ты? – спросил Рейчис.

– На улицу, – я едва мог говорить. – Нужно на улицу.

Я услышал, как он спрыгнул с кровати, чтобы пойти за мной.

– Нет, – сказал я. – Ты остаешься здесь.

Он, кажется, немного обиделся. Когда я добрался до конца сада, боль уже начала проходить, а видения отступали. Деревья уже стали деревьями, а не перекрученными многорукими монстрами, которые старались высвободиться из кандалов. Небо было черным, а не красным, и гладкая галька под ногами на ощупь была приятной и нежной, а не полем острых лезвий. Я почувствовал такое облегчение, что не сразу заметил, что я в саду не один.

– Ты тоже чувствуешь, да? – спросила Сенейра.

Она сидела на корточках рядом с клумбой синих и желтых цветов, обхватив руками колени и раскачиваясь взад-вперед.

– Плохо? – спросила она.

Я кивнул.

– А ты как?

– Паршиво.

Я сел рядом с ней и откинулся назад, опершись на локти и глядя в небо, чтобы убедиться, что звезды – все еще звезды, а не тысячи разъяренных пчел, которые собираются меня изжалить. Я был в полном изнеможении – еще один дар, который принесла с собой Черная Тень.

– Знаешь, что хуже всего? – спросила Сенейра. – Даже не боль и не голоса – хотя от них мне хочется кричать, пока я их не заглушу. Хуже всего то, что, когда все заканчивается, я уже ничего не чувствую.

– Это как?

Она слегка пожала плечами и покачала головой.

– Я ничего не чувствую. Ни счастья. Ни грусти. Когда я думаю о моих друзьях, или об отце, или даже о Тайне… они мне как будто чужие, как будто у меня даже нет семьи, – она повернулась и посмотрела на меня. – У тебя тоже так?

Я не ответил, потому что не мог. Мне и так всегда казалось, что у меня нет семьи, так что откуда мне знать, хуже стало от Черной Тени или нет?

– Я ущипнула себя, – продолжала Сенейра, показывая запястье. Было слишком темно и было не видно, есть там синяк или нет. – Сильно ущипнула, просто посмотреть, почувствую или нет.

– И как?

– Нет. В смысле, боль я почувствовала, но это было неважно.

– Сколько это продолжается? – спросил я. – Эта нечувствительность.

Она легла на землю рядом со мной.

– Может, час. Иногда дольше. И даже потом… жизнь кажется… какой-то тусклой, словно я вижу мир в серых тонах. Еда на вкус… нормальная, наверное, – она взяла меня за руку и провела моими пальцами по своей ладони. – Даже это. Я чувствую, но так, словно это происходит с кем-то другим.

Звук шагов белкокота по половицам в доме донесся до меня за мгновение до того, как мохнатая морда Рейчиса появилась в проеме двери черного хода.

– Поцелуй ее, – сказал он.