Ад Вороновский - Половина солнца

– Скорее всего, вся жизнь была провокатором.

Он задумчиво кивнул.

Этот идиот.

Имя ещё у него было забавное – «солнечный» означает.

Он говорил, это судьба.

Верил в неё. Что всё связано и что мы встретились, потому что так велели звёзды.

Фаталист.

Что моё имя, означающее смертельный яд, и его, означающее солнце, – это всё и стало причиной апокалипсиса.

Яд отравил солнце.

Я смеялся, когда слушал это.

А когда был один, думал. Думал: и правда.

Совпадения забавные.

Если их не существует, я не могу сказать, за что так вышло. Именно «за что». Не «почему».

Мои родители дали мне это имя, как прекрасному цветку. А то, что он смертелен, – ну слишком поэтично, не смогли удержаться.

Кто бы мог подумать.

Что поэзия убивает.

Людей. Солнце.

Не помню точно, о чём мы говорили после. Но он отозвался мне собственной историей.

И вспоминаю я только то, что именно ответил ему на собственный вопрос. Вопрос, который прозвучал из его уст, хотя вертелся в уме всегда только у меня.

Так и бывает с людьми. Один думает, думает, а сказать не может.

А другой хоть раз подумал об этом? Вряд ли. Скажет и не запнётся.

Ценности для каждого разные.

Думаю, он всё ещё винит во всем меня.

Яд. Да.

Всем плевать, почему ты яд. Факт один: ты убиваешь.

Я убивал.

В каком смысле – прямом или переносном, тогда я ещё не знал. Но был уверен в одном: себя в гроб я заколотил уже давно.

Шум. Коул выходит из-за шторы, смотрит на меня.

Я смотрю на него.

Воистину волчьи глаза. Похожи на глаза моего отца Эйна.

Странное совпадение.

Совпадение. Совпадение…

Как они достали.

Он проходит через всю комнату. Встаёт напротив. Смотрит на меня.

Я лежу на кровати: ноги положив на подушку, голову – в изножье. Волосы у меня разметались в разные стороны. В последнее время они начали слегка ломаться. Коул говорит:

– Джонатан.

Я разглядываю синяки под его глазами, которым до моих ещё далеко, но, если он не перестанет копировать поведением и отсутствием сна меня и дальше, скоро догонит.

Впрочем, это лишь мысленные шутки. На самом деле таких, как у меня, синяков ему не заполучить.

Я же не только псих, но и просто больной.

Больной. Не только на всю голову.

Мне нравилось себя так называть. Это приносило нездоровое удовольствие.

Больной.

В прямом или переносном смысле – я тогда ещё не знал…

– Что с ним?

Коул садится на стул. Ноги у него дрожат. И руки.

Я невольно снова вспоминаю другого человека. Сосед кладёт ладони на мой стол и сжимает кулаки.

На меня уже не смотрит.

Ему страшно.

– Ты его боишься, что ли? – сжимаю зубы. Хотелось бы ухмыльнуться и рассмеяться ему в лицо, но я не могу. Он потревожил меня не вовремя. Когда мысли были такими, и были они такими без сигареты. Я мог бы прикончить его сейчас за неверные слова.

Он это знал. А ещё знал то, что я в курсе, кого он боится на самом деле.

Коул тяжело выдохнул. Я видел, как его тошнит. У него даже лицо позеленело. Я огляделся по сторонам, раздумывая, успеет ли он добежать до унитаза.

– Будь честен, – вижу, как он поднимает на меня взгляд, но, столкнувшись с моими, свои глаза снова опускает. Как ребёнок перед взрослым. – Ты всё понимаешь.

Я улыбнулся ему.

От этой гримасы самому стало неприятно.

Я не помнил точно, когда научился так неприятно ухмыляться.

Как будто бы улыбаешься ты только потому, что тебе так рот разрезали. Или потому, что подавился лимоном и сейчас собираешься вырезать ножницами язык человеку, который заставил тебя это сделать.

Странные сравнения.

Я обозвал себя долбанутым, шёпотом.

– Я предельно честен с тобой, Хэллебор…

И снова эти судьбы.

Хэллебор.

Снова растение. Морозник.

Никогда не стоит искать в интернете значение имён своих знакомых. Будешь разочарован.

Вычитал, что морозник – растение, которым в древности лечили безумие.

Я ухмыльнулся этому факту.

Вот так подходящее имя. Да ему самому сейчас не помешало бы принять этого морозника, да побольше.

Да, вот так вот надо выбирать имена. Правда, разница между нами огромная. Мне дали имя при рождении. Он же приобрел свою фамилию задолго до него. Он уже был Хэллебором, всегда. И навсегда им останется.

Я продолжил.

– …Так что перестань нести чушь, выбирайся из своей необъяснимой внезапной депрессии и иди учить Куинов математике. Совсем от рук отбились в силу отсутствия уроков.

Он поднял глаза. Снова. На этот раз не отвёл.

Не люблю этого. Знаю, что всегда надо выдерживать чужой взгляд. Иначе проиграл. Сразу же. Но я ненавижу смотреть в душу. Или как там это ещё называют.

– Олеан, – он замолчал. Ненавижу, когда просто произносят моё имя, как факт, как приветствие или что это вообще? В чём смысл предложения? Ни начала у него, ни конца.

Он тоже любил так делать.

Я раздражённо сел, уперев локти в колени.

– Что, Коул?

Молчание.

Ненавижу.

Говорят, что такие, как я – необщительные, это они разговаривать с людьми не умеют.

Ложь.

Не умеют такие, как Коул. Те, кто легко болтает о простом, повседневном или о том, что им интересно, – вроде науки, но когда дело доходит до разговоров по душам… Нет. Лучше даже не пытаться. Только нервы. Нервы тратишь на этих детишек, не научившихся понимать не только других, но и себя.

– Не надо.

Он встал, задвинул стул и ушёл к себе.

Вот так просто.

Ушёл.

Стульчик подвинул.

И всё.

Я какое-то время смотрел на задвинутый стул. В голове было пусто. А потом, когда вдруг пришло осознание, что он тупо убежал от меня, я встал с кровати, сам прошёл на половину комнаты Коула, где он уже сидел и пялился в свои чертежи, приблизился к нему, дотронулся одной рукой до его горла, затем второй и сдавил. Он схватил меня за запястья и начал задыхаться. В глазах у меня потемнело.

Дальше всё происходило ужасно медленно. Хэллебор никак не хотел умирать, пытался вырваться, ударить. Медленно. Очень медленно. Я видел его волчий взгляд и то, как он не может спастись от простого ворона. Который может выклевать тебе глаза. Чувствовал пульсирующую вену на его шее под своими пальцами. Жизнь. Течёт. Переливается.

И, разумеется, конечна. Но с нами ли? С людьми в этом лицее?

Совпадения.

Именно в этот момент Аарон Мейерхольд и Генри Лаллукка решили зайти к нам в комнату за ещё одной пачкой сигарет, именно чёртов Аарон оттащил меня от задыхающегося Коула, именно Генри растерянно рылся в своём рюкзаке в поисках ингалятора, ведь тот всегда у него есть, так как Лаллукка страдает от астмы.

Чёртовой. Астмы. Совпадения.

Или же вселенная ненавидит меня.

Аарон прижимает меня к себе, больно и крепко держа за запястья: не вырваться, не пнуть. Я пытаюсь отдышаться, будто душили не Коула, а меня самого.