Ад Вороновский - Половина солнца

Он говорил уже настолько громко, что у меня начала болеть голова. Ученики загудели неуверенно:

– Нет…

Олеан ухмыльнулся, по своему обыкновению – нервно, и насмешливо переспросил:

– Вы хотите быть рабами нового света?

На этот раз ответ последовал более уверенный:

– Нет!

Ла Бэйл скинул с себя чёрную мантию и повторил свой вопрос ещё громче. Ответ:

– НЕТ!

И, заведя толпу, он выкрикнул фразу, которая показалась мне смутно знакомой, будто бы я уже слышал её, будто бы где-то в потоках информации мне удавалось уловить ритм этих слов…

– СМЕРТИ НЕТ! Рабства нет! Сов нет!

Я отошёл в сторону и облокотился спиной о стену. Мне стало плохо.

Да, я понял, где слышал эти слова. Эту фразу Олеан повторял очень часто, куря свою сигарету и глядя в окно.

Эта мысль настолько сильно вибрировала в его сознании, что даже неосознанно я считывал эту информацию своей аномальной, слышал её и чувствовал кончиками пальцев.

– СМЕРТИ НЕТ! Смерти нет! Смерти нет!

Кто-то развернулся и вышел вон. Кто-то продолжал скандировать новый девиз, уже не обращая внимания на Олеана, который несколько устало вытирал лоб и потерянно улыбался, глядя в пол.

Эти два слова повторяли снова и снова. Снова и снова.

Большинство остались. Ла Бэйл убедил их в том, что быть рабами они не хотят. Я был удивлён тому, на что был способен Олеандр, дай ему только волю и желание быть услышанным.

Август стоял возле другой стены и пристально всех разглядывал. Он остановил взгляд своих кроваво-вишнёвых глаз на мне, и я почувствовал резкий упадок сил.

– Коул? Коул, что с тобой?

Это Эндрю. Он оказался рядом, словно всегда был тут, и я повертел головой, не обращая внимания на то, что все люди, кричащие «СМЕРТИ НЕТ», плыли перед глазами, всё тряслось, и только искусственное сердце почему-то стучало, как бешеное, и кровь в висках барабанила с каждым ударом всё больнее и больнее.

– Коул?

Он заботливо приложил ладонь к моему лбу, но заметив, что я страшно побледнел, поднял глаза, ища источник проблемы.

Я проследил за его взглядом. Эндрю и Август смотрели друг на друга с некоторым разочарованием. Точнее, Сорокин – с разочарованием, а Дрю – подобием злости.

Они что, поссорились?

– Пойдём отсюда, Коул. Раз Олеан додумался так завести толпу, он додумается и как её остудить.

Я вяло кивнул, не особо уже слыша и понимая, о чём говорит Куин-старший. Я отыскал взглядом Дэмиана – он стоял рядом с соседом и о чём-то с ним разговаривал. Ла Бэйл посмотрел на меня.

Его волосы… совсем короткие. Для него. И косичка… заплетена иначе. Не как обычно, не от плеча, а прямо от виска. Она стала короче, как и сами волосы… Зачем он стрижётся каждый день? Ему не нравится стиль?

Он снова надел свою мантию Сов, и до меня дошло, что же в этом плаще поменялось.

Я не мог точно разглядеть, но на нём появился какой-то тонкий рисунок, с помутившимся рассудком было трудно понять какой. Странно, что я заметил это только сейчас. Впрочем, он мог сменить плащ. А… его волосы… они темнели.

С каждым разом.

Всё сильнее.

Как и его глаза.

Ох Олеан…

Как же тебя поглотила тьма.

Она сожрала даже твои белоснежные волосы.

Не до конца пока что.

Может, их ещё можно спасти?

Мы с Дрю покинули музыкальный класс, слушая возгласы недовольной толпы, которая продолжала скандировать два слова, словно уже пропитанные свежей кровью:

– СМЕРТИ НЕТ.

А ведь не тебе одному так плохо.

Как же я хотел умереть. А ведь не мне одному так плохо.

А ведь всем так же плохо, как и тебе. Многим. Да, они так же плачут. Они так же кутаются в одеяло и не могут перестать ненавидеть себя, или мир, или других людей, или всё одновременно.

Когда я проснулся, возле двери валялась небольшая праздничная гирлянда. Я повесил её и включил. Теперь я лежал и смотрел на мигающие огоньки, пытаясь согреться, заматываясь в одеяло. В камере было очень холодно. Это место – для таких преступников, как я, самое то: промозгло и сыро, это ведь остров.

Наверняка гирлянду тут оставил Дэмиан.

«Не находишь в его заботе ничего подозрительного?» – Я вытер следы слёз со щёк, слушая Райана.

Может быть, он прав. Но зачем Дэмиану это нужно? Я ему явно не понравился с первого взгляда, он только рад был избавиться от меня. Так что же изменилось теперь? Почему в его глазах я вижу сочувствие? И этот брелок…

Я порылся в наволочке и достал оттуда спрятанный брелок в виде кошки, который он подарил мне на Рождество.

А ведь кому-то сейчас так же плохо, как и тебе, Джонатан. Кому-то… может, даже хуже. Нет, определённо точно кому-то хуже.

Кому-то хуже. Кому-то хуже. Кому-то хуже…

Это то, что я слышал на протяжении всей жизни.

Кому-то хуже… Да. Но мне всегда было интересно – как это приуменьшает мои собственные страдания? Как проблемы других, даже более крупные и масштабные, могут сделать меня счастливее? Это же надо быть полнейшим ублюдком…

Но если признаться самому себе, то меня все же утешала эта мысль. Что я не один такой… Даже не утешала, нет, я душил себя ею: не смей ныть. Не смей ныть, даже наедине с собой, не смей жалеть себя, чёртов урод, иначе…

В глазах потемнело. Райан смеялся.

Я смотрел на разноцветные огни, которые озаряли эту полупустую промёрзшую насквозь комнату.

Неужели я всё ещё несу наказание за своё безумие? Неужели я заслужил это всё? Неужели я виноват в том, что тронулся рассудком, что оказался недостаточно сильным для сохранения собственного разума?

«Я не наказание, я твоя благодать!»

Заткнись.

Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись.

А ведь не тебе одному так плохо, Джонатан…

Как же я хотел умереть.

Но не видел в этом смысла.

– Заключённых сегодня перевозят в другое место. Вернее, заключенного. Слишком опасно оставлять преступника с детьми, да и взрослыми, которые ещё только учатся владеть собственной аномальной магией, в то время, когда сам этот преступник не может управлять своей силой в полной мере.

Крозье говорил, как обычно, чересчур громко, почти кричал. Я поморщился, так как стоял не так далеко, и моим ушам сильно доставалась от этого пронизывающего баса.

Тут же послышались возмущённые возгласы.

– Но это абсурд.

– Он такой же подросток, как и мы.

– Да, мы его ненавидим, но это не повод отправлять его на службу к Совам!

– Именно, кто знает, что они с ним там сделают.

– Я слышала, что этот парень прибыл к нам прямиком из психбольницы. На что вы надеялись? Сами виноваты!

Поднялся гам. Олеан улыбался, пускай и выглядел более уставшим, чем обычно.

Ведь все оставшиеся каникулы после своей первой успешной речи он обсуждал с ребятами и некоторыми учителями, вроде Гоголя, что же нам теперь делать. Как я ни пытался уговорить Олеана оставить эти мысли, он стоял на своём, а в итоге и вовсе выгнал меня из долбаного музыкального зала.