Сири Петтерсен - Скверна [litres]

– Поторопись, – сказал он. – Не могу допустить, чтобы весь город обнаружил меня здесь в обществе такой женщины, как ты.

Она холодно улыбнулась. К ней вернулась знакомая ему решительность.

– Выпей вот это, – сказала она и протянула ему серебряный флакон. Он выпил. Жидкость была неоднородной и горькой на вкус.

Она капнула две красные капли из черного флакона на клюв, а потом принялась тереть его руками, пока он не стал липким. В комнате запахло кровью. Она подняла клюв к лицу и стала что-то нашептывать. Почти ласково. Успокаивающе. Ее руки были красными, как у мясника. Ример не понимал ее слов, но знал, что она говорит на языке слепых.

– Ты говоришь на языке… – он уставился на нее.

– Его можно пробудить родной речью, – ответила Дамайянти. Он не мог произнести ни слова. Все это время Ример искал информацию об этом языке. Хотел найти то, что поможет ему понять. И вот эта женщина сидит здесь и говорит на языке трупорожденных. На языке, ни слова из которого не знает ни один мудрец Маннфаллы.

Что я творю?!

– Найди Поток, – сказала она. Темные волосы упали на грудь. Она собрала их в узел на затылке. Он сделал, как она велела. Слился с Потоком. Наполнил тело его зрелой силой.

– Чего ты ждешь? – спросил он.

– Когда остановится твое сердце.

Он вздрогнул и попытался сесть. Она опустила его обратно на скамью руками, словно он был беспомощным ребенком. Боль пронзила его грудь. Метнулась в руки. Он слышал, как в ушах забился пульс. Его удары были быстрыми. Потом замедлились. И еще замедлились. А потом прекратились совсем.

Ример по-прежнему мог шевелиться. Пока. Тело было холодным. Он знал, что находится где-то посередине между жизнью и смертью.

Дамайянти работала быстро. Она капнула пару капель крови ему в рот и приподняла подбородок, чтобы он ничего не видел. Но он ощутил прикосновение к шее лезвия ножа. Надрез. У него сбилось дыхание. Тело протестовало. Мысли спутались. Поток одичал от ужаса. Ему хотелось побить ее и сбежать. В происходящем не было абсолютно ничего естественного. Это слеповство. Он вот-вот принесет себя в жертву.

Этого ты хотел. Возьми клюв. Прими его.

Ример повторил про себя эти слова. Он поблагодарил Свартэльда за все, что выучил о духе и плоти. Свартэльд. Теперь он мертв. Теперь, в этот самый миг, оба они мертвы.

Дамайянти вдавила клюв в его горло. Он вошел в него, как будто обладал собственной волей. Танцовщица соединила края разреза. Взгляд ее был жестким. Чужим. Она схватила флакон и полила рану кровью. Ример почувствовал, как она затянулась. Холодный ветерок пролетел и исчез. Разрез зарос и скрыл клюв в его горле. Теперь он не один.

Дамайянти коснулась губами его горла и зашептала что-то на языке слепых. Римера затошнило, но он сдержался. Он не мог наполнить легкие воздухом. У него в горле находился клюв. Клюв ворона. Невозможно, чтобы такой большой клюв поместился в горло, но он был там.

Дамайянти стукнула кулаком по его груди. Сердце пробудилось. Спина напряглась. Он стал хватать ртом воздух. Жив. Он жив.

– Выпей остальное, – сказала Дамайянти и протянула ему черный флакон. – Это кровь слепых. Тебе так не покажется, но она исцелит тебя. Быстрее, чем все, о чем ты когда-нибудь слышал.

Ример трясущимися руками взял флакон. Поток бился в нем. Ему удалось взять его под контроль настолько, чтобы удержать флакон. Он выпил. Кровь потекла вниз по горлу. Сладкая. С металлическим привкусом. Она пыталась найти обходные пути вокруг чужеродного предмета в его теле.

А потом клюв проснулся. Он вздрогнул в горле и раскрылся. Ример широко распахнул глаза и схватился за скамью. Он перевернулся на бок. Горло пронзила боль. Казалось, клюв пускает корни. Корни пронизывали его тело, превращаясь в кровеносные сосуды, и тянулись все дальше и дальше, к челюстям, вискам. В голову. Его раздирало на части изнутри. Он хотел кричать, но не мог разомкнуть челюсти. Тошнота подступала все выше и выше, но не могла прорваться через клюв.

Дамайянти встала и попятилась к двери, чтобы увеличить расстояние между ними. Между собой и тем кошмаром, который происходил у нее на глазах. Он потянулся к ней, хватая пальцами воздух. Чашка упала на пол. Разбилась. Запах рыбы смешался с запахом крови. Спазмы. Спазмы в горле.

– Скоро пройдет, – услышал он голос Дамайянти, который, как показалось Римеру, донесся из другого мира.

Спазмы превратились в судороги. Стали утихать. Прекратились. Он сглотнул. Еще раз и еще раз. Приподнялся на локте. Голова повисла, и он не смог поднять ее. Ример снова повалился на скамью. Он попытался прильнуть к Потоку, слиться с ним, но не нашел его. Для него нигде не было места.

Все, что было, это жизнь в его горле. С корнями, которые ритмично били в голову. Пульсирующая боль. Он оцепенел.

– Теперь отдохни, – сказал кто-то. И он послушался.

Запах крови. Чая. Сушеных фруктов.

Ример сел на скамье. Он совсем разбит. Как после поединка на мечах со Свартэльдом. Потом он вспомнил. Его последний поединок с мастером уже позади.

Он подобрал с пола рубашку и натянул на себя. Казалось, это сделал не он, а кто-то другой. Чашка с рыбным супом все еще стояла на табуретке. Кто-то заходил и вытер то, что оказалось на полу.

Линдри. Что он видел? Что ему известно?

Ример так хорошо помнил свои боли, что ему стоило большого труда опустить плечи. Они могут вернуться в любой момент. Что она с ним сделала? Как он теперь выглядит?

Он вспомнил Урда на горе Бромфьелль. Перед тем, как слепые утащили его за собой. Сгнившего. Лишенного хвоста. Не мужчину, а развалину.

Ример прикоснулся рукой к горлу, ожидая нащупать открытую рану и клюв, но ничего необычного он не ощутил. Припухшая полоска под гортанью. Ее едва можно нащупать пальцами. Глотать больно, но Ример был голоден как волк. А ведь это чувство он почти позабыл. Он схватил чашку и стал есть. Суп был холодным, его поверхность покрыла тонкая пенка, но он съел все до капельки.

Она знала. Именно поэтому попросила приготовить суп.

Дамайянти медлила, была близка к тому, чтобы передумать, несмотря на то, что ее главной целью, без сомнения, было именно то, что случилось. Он понимал, что это означает. И знал, что он сделал.

Что сказала бы Илюме, если бы увидела его сейчас? Если бы стала свидетельницей слеповства? Уничтожения всего правильного? Возможно, ничего. Илюме больше страдала бы от того, что он сделал с Советом. И со Свартэльдом. Авгуры срезали знак Всевидящего со своих мантий, и это привело бы ее в большую ярость, чем слеповство в его горле.