Михаил Ланцов - Генерал империи [СИ]

— Вы, я вижу, оптимист. Безудержный оптимист.

— Вы так не думаете?

— Я думаю, что в человеке все должно быть прекрасно: погоны, кокарда, исподнее. Иначе это не человек, а млекопитающее, — хохотнув, произнес наш герой и отхлебнул брюта.

— Что?

— Друг мой, Александр Федорович не обладает никакой реальной властью. Он мыльный пузырь. Кто за ним стоит? Часть крупных промышленников и купцов, часть военной аристократии и радикально настроенные маргиналы, анархисты там или эсеры. Его группа поддержки – противоестественна и возможна только в моменте. Потому что их интересы взаимно исключают друг друга. Но если купцы да промышленники еще с офицерами смогут как-то поладить, то с маргиналами им точно не по пути. Очень скоро все эти эсеры и анархисты, вкупе с прочей шушерой бесноватой, начнут кристаллизироваться вокруг тех, кто пообещает им разрушить мир до основанья и уже завтра на его обломках построить Светлое будущее. Керенский уже мечется, пытаясь собрать воедино расползающееся лоскутное одеяло своих временных союзников. Я бы даже сказал – попутчиков.

— Но останется армия, — чуть нахмурившись, возразил Гучков.

— Часть армии. Не забывайте – заказчик слишком очевиден, поэтому войска, что были верны императору воспринимают Александра Федоровича крайне негативно. Ренненкампф не пойдет на союз с ним. А значит и Северный фронт. Юго-западный фронт также неоднороден. Там как Ноев ковчег – всякой твари по паре. По сути – просто неоднородная мешанина из разнообразных оппозиционно настроенных офицеров и генералов. Оппозиционно настроенных против Николая. Его смерть была большой ошибкой. Нужно было его как-то свергать и держать на даче как пугало. Но наши заговорщики поступили так, как смогли в силу своих куцых умственных способностей.

— Вы слишком мрачно настроены, — покачал головой Гучков.

— Отнюдь не мрачно, отнюдь. Просто реалистично. Помяните мое слово – через месяц-другой красные и анархисты попытаются устроить переворот. И за Александра Федоровича никто не заступиться. В нем обманутся и разочаруются. Он всем чужой. Кому-то был, кому-то стал, кому-то только станет.

— Красные с анархистами?

— А разве не они оказались главной действующей силой этого бунта? Промышленники и купцы давали деньги. Армия не вмешивалась, будучи вне политики. Что стало важной поддержкой и надежным тылом для заговорщиков… которые все сделали сами. Те люди, что сейчас всплыли во Временном правительстве – просто пена. Что вы так на меня смотрите? Или вы бегали и взрывали чиновников? Вы годами промывали мозги рабочим и крестьянам идеалистичным бреднями? Вы, наконец, полезли взрывать царя? Нет. И все эти люди, что годами работали на этот переворот, не удовлетворены. Они хотят большего. Их интересы, их мечты и чаяния проигнорированы. А значит, что? Думаете, они просто так разойдутся по домам? Смешно. Наивно и смешно. Хуже того – Керенский не может дать им того, что они желают. Просто потому, что тогда против него повернется армия и промышленники с купцами. Сейчас он в позиции обычного лавочника, который торгуется за лоток с несуществующими пирожками.

— Пока он успешно торгуется.

— Ключевое слово – пока. И я, друг мой, делать ставку на политический труп не хочу. Николай, положив руку на сердце, был полным ничтожеством. Но за ним была власть. У него были преданные ему войска и чиновники. Народ, который видел в нем что-то, выдуманное им самим, но это что-то было светлым. Ведь далеко не все оказались в восторге от гибели царя. А убийство его дочерей так и вообще посчитали редкой низостью. Взрывая юных дев славы да доблести не стяжаешь. За Керенским нет ничего, кроме шаткой табуретки, на которой он пытается устоять, и сомнительной славы. Ставить на него – плохая затея.

— Хорошо, допустим, — произнес Гучков, проживав очередной кусочек мяса. — Но на кого тогда ставить?

Максим глянул Александру Ивановичу в глаза, мягко улыбнулся и перевел взгляд на сцену, где Натали продолжала петь, радуя публику песнями из будущего. Очередная композиция закончилась. Зрители захлопали. Натали стала кланяться, благосклонно принимая эти овации. Потом она сошла со сцены и отправилась подкрепиться, приняв приглашение одного из столиков. Оркестр же продолжал играть что-то совершенно незнакомое Гучкову. Меншиков продолжал задумчиво смотреть на пустую сцену. В этом был какой-то особый символизм.

— Максим Иванович, — не выдержал этой затянувшейся паузы Гучков. — Так на кого по-вашему ставить?

— Певица ушла, и сцена опустела. Да. Полагаете, что гардеробщик сможет ее заменить?

— Это слишком общие слова. Вы предлагаете ждать?

— М-да… — покачал головой Максим. — Вы знаете, Александр Иванович, иногда я завидую рабам. Они все знают заранее. У них твердые убеждения. Когда вставать. Куда идти. На кого ставить. В жизни нет ничего предопределенного. Разве что глупость, страх, низость, слабость. Этого добра так много, что можно определенно быть уверенным в том, что оно тебя окружает.

— Я вас не понимаю, — хмуро произнес Гучков.

— нараспев начал проговаривать Меншиков фрагмент из песни «Князь» Пламенева,

— Меншиков выдержал большую паузу, а потом с вызовом спросил. — Антропология с тех пор одна: «Осталась и правит мразь! Ну где ты, великий князь?!»

— Что это? Снова стихи… — покачал Александр Иванович головой, — вы иногда просто невыносимы. — Николай II мертв. Вы служите призракам.

— Ошибаетесь, Александр Иванович. Ошибаетесь, дружище. Я служу только себе.

— Себе? — неподдельно удивился Гучков. — Но это безумие!

— продекламировал четверостишье песни Альвара «Безнадежный бой».

— И как понимать? — напрягся Гучков, в голове которое этот разговор стал складываться в очень неожиданную для него мозаику. А на лице его выступила легкая испарина, собравшаяся в капельки пота.

— Понимайте, как знаете, — улыбнулся Максим как можно более беззаботным образом. — Главное не болтайте попусту и будьте осторожны. Керенский политический труп. Петроград его усилиями довольно скоро окунется в кровавую трясину. Прольется кровь. Вероятно, много крови. И армия не придет ему на помощь. Он сам ее испугается. Будьте осторожны и помните – империя жива до тех пор, пока жив хотя бы один ее солдат.