Юрий Астров - Квинтовый круг [сборник litres]

Он поставил кофейник на плиту и подумал: «Вряд ли за парусом… И зачем, скажите на милость, весь этот маскарад? – И ещё подумал: «Какой синий глаз!..»

Большую часть своей долгой жизни он провел па этом благословенном плато. Он пришел сюда ранним утром, слегка задыхаясь от недостатка кислорода, и увидел бунгало, далекие горные пики в розовой дымке, звезду Иштар, заблудившуюся между ними, и миниатюрное озеро, в котором всё это отражалось.

– И я в Аркадии, – улыбнулся странник, вынул из нагрудного кармана зудиллу и подбросил её высоко вверх.

За время, пока он был в пути – брёл по зыбучим барханам, продирался сквозь заросли сельвы, карабкался по древним каменистым тропам, зудилла страшно обленилась в уютной темноте кармана и поэтому проснулась не сразу, а лишь достигнув точки апогея.

Там, в прохладной и чистой вышине, она вспыхнула зеленоватой искрой, и утренняя звезда Иштар поблекла в ее блеске и исчезла с небосвода.

– Зинн-на! – зазвенело в горном воздухе, и зудилла понеслась по прямой к скалистым уступам, оставляя за собой светлый трек, золотую нить, сплетенную из утренних лучей солнечного света.

«Отлично, климат вполне подходящий», – обрадовался он и услышал новый звук, терцией ниже, но такой же звонкий и чистый: золотистый трек распался, образовав победное V.

Зинна, согретая солнечным теплом и движением, разделилась надвое, давая начало покоя семье зудилл.

«Все впереди, жизнь моя только начинается, и будет она ещё очень долгой, возможно, вечной», – подумал он, улыбнулся, но что-то на самом дне его серых глаз осталось неподвижным, и эта неподвижность разоблачила одинокого человека на краю горного плато, а улыбка получилась чуточку горькой, горестной… И даже почти безнадежной получилась эта улыбка. Будто бы мысль о новой жизни причинила ему тайную боль.

Его детство совпало с началом эры солнечных яхт.

В ночь Большой Регаты причудливые паруса распускались под солнечным ветром на полнеба, словно исполинские цветы, маки и амариллисы, словно глубоководные фосфоресцирующие медузы.

Яхты торжественно плыли в сторону Луны, и его маленькое сердце летело вслед за ними.

Яхты совершали манёвр – слезы восторга застилали ему глаза.

«Когда-нибудь!.. Когда-нибудь…» – шептал он, вращая бронзовую оправу астрономической трубы, и вглядывался в ночное небо неутомимо и страстно, словно надеялся прочитать там про свое будущее.

«Патти Лу» – так называлась яхта, на которой он впервые в своей жизни выиграл главный приз Большой Солнечной Регаты, и с того дня, с той ночи начался его солнечный марафон. Яхты и все связанное с ними: постоянный риск, изнурительные тренировки, погоня за скоростью, – стали смыслом его существования. Он без устали изучал технику управления солнечными парусами, изобрёл массу новых приемов лавирования, значительно усовершенствовал такелаж, приручил зудилл…

Вид солнечных парусов стал ему привычен и слёз восторга больше не вызывал.

Четыре раза подряд он выигрывал Большую Регату, но однажды с неприятным удивлением и как-то вдруг понял: ничего ему догонять не нужно, это ему неинтересно, а его иступленная одержимость солнечными парусами есть лишь странный каприз, а возможно, и болезнь.

В ту майскую ночь стартовый бакен № 4 пустовал – «Новая Патти Лу» на старт не вышла. «В чём дело? – спрашивали друг друга люди, глядя в весеннее небо. – Что могло с ним случиться?.. Впрочем, он всегда казался нам странным парнем, этот молчаливый чемпион».

«Новая Патти Лу» на старт не вышла, но ее не было и в эллинге, он был гулок и пуст. И подозрительная эта пустота имела простое и даже банальное объяснение: «странный парень» оказался не таким уж странным, более того, быть может, первый раз в жизни он повёл себя весьма нормальным для молодого, здорового человека образом: купил бутылку ананасового ликёра и пригласил темнокожую Офенизию покататься на его яхте в Лагуне Грёз.

– Ха-ха-ха! – громко рассмеялась красавица на рассвете. – Вот уж на кого не могла бы подумать! Да какой же ты, скажи на милость, чемпион?! Неврастеник ты, а не чемпион, мой милый!

С этими словами она зажала под мышкой сумочку и, яростно вращая крутыми бёдрами, поспешила на службу.

Деление прекратилось: шестьдесят четыре зудиллы метались как угорелые между горными пиками, и на озёрное зеркало оседала невесомая ткань солнечного паруса.

Он оторвал клочок огненной материи, тщательно его обследовал и вздохнул удовлетворённо.

– Зинна! – негромко позвал он. Золотая капля упала с неба на его ладонь, лоскуток, подхваченный неведомой силой, порхнул с руки и полетел в направлении норд-норд-ост, в сторону континента.

– Вот и всё, – со вздохом печали и облегчения сказал он, – теперь я один…

– Миль пардон, – гулко ответило плато, почва у его ног вспучилась, и из кучи каменных обломков блеснули темные очки.

– Это я, хозяин, – с трудом переводя дыхание, сообщил крот. – Скальная порода, чёрт бы её побрал, еле пробился.

– Как ты меня нашел?!

– Слухами земля полнится, – неопределенно объяснил Моля, – язык до Киева доведёт, это уж как водится. Ну что, капитан, будем осваиваться?

– Эй, вы что, заснули? – послышалось из гостиной.

«Ничего себе, воспитаньице!» – подумал он, поставил на поднос кофейник, кувшинчик со сливками, коробку ванильных помадок и толкнул дверь носком ботинка.

Она сидела в кресле и сквозь узкие прорези полумаски рассматривала его в упор. Ломкие руки неизвестной красиво выделялись на тёмном фоне платья, сплошь в блестках и серебряных звездах. Над чистым лбом покачивался траурный бант, вплетенный в локоны какого-то безумно-розового цвета. Вокруг кресла по полу были разбросаны уже знакомые ему шёлковые шали.

– Ну чего вы стали как истукан, садились бы уж, – гостья как ни в чём не бывало развернула побитый молью веер из страусовых перьев, непринужденно им обмахнулась и завершила твёрдо: – Я вам велю: садитесь и представьтесь мне наконец!

– Как вас зовут? – голос его дал дребезг: «Ночь!.. Передо мной сидит Ночь! Я чувствую её запах. Боже, боже, я прожил целую жизнь, а она не изменилась ни на йоту…»

– Ишь, какой хитренький, «как вас зовут»!.. – засмеялась она. – Я же первая спросила! А вы и не помните.

Он опустил поднос на стол, стоял в замешательстве.

– Сейчас скажете, имена – такой вздор, такая формальность!

– Почему же вздор, в детстве родители называли меня…

– А вот как тебя в детстве называли родители, вот это как раз и есть самый что ни на есть вздор!

«Вот как? – внутренне усмехнулся он. – Мы уже и на «ты»?.. Очень мило».

– Вздор и вздор! Извини-подвинься, но каждый должен выбрать имя по душе – САМ. Такое важное дело ни в коем случае нельзя передоверять кому-то, а то может получиться чёрт знает что! Как бы тебе понравилось, если бы я стала называть тебя… Филарет?