Юрий Астров - Квинтовый круг [сборник litres]

– Красивое имя, – деликатно сказал он, – Классическое. Но уж слишком обязывает: «любящий добродетель»! Если говорить откровенно…

– Не надо никаких «если», и так всё ясно. Впрочем, мне кажется, я бы смогла подобрать тебе что-нибудь подходящее. Какое-нибудь симпатичное, не очень обязывающее, но звучное имя… Минутку, одну минуточку, оно так и вертится у меня на языке!

Она окинула его быстрым взглядом с ног до головы, будто портной, прикидывая, хватит ли отреза на костюм, ткнула в щёку пальчик, забормотала под нос невнятную чепуху.

– Черви козыри у нас, бубны были в прошлый раз, – разобрал он. – Серый хвост и длинный ус… Вот именно! Вот именно!

Она плеснула руками, озаботилась на мгновение какой-то мыслью и произнесла с тревожной интонацией и словно спрашивая: – Перегринус?..

– Перегринус! – вскричал он. – Я вспомнил! Вспомнил! Меня зовут Перегринус!

– Вот видишь, как я угадала, – улыбнулась она, но как-то безнадежно улыбнулась.

– Как тебя зовут? – прямо спросил он и заглянул в косые прорези полумаски.

– Что это за твари па плато? – Она повернулась к окну. Она избегала его взгляда.

– Это вовсе не твари…

– Ну ладно, пусть не твари… Это шмели?

– Нет, не шмели. Это зудиллы.

– Зудиллы?! Какие еще зудиллы? Что они там затеяли, эти зудиллищи?

– Они ткут парус, Ночь.

Она вздрогнула и живо обернулась.

– Кто-то сказал «ночь»? Или мне показалось? Что еще за «ночь»?

– Тебя зовут Ночь, ведь правда?

– О! Меня, оказывается, зовут Ночь! Спасибо за приятную новость! – фальшиво рассмеялась незнакомка. – Никогда не слыхала такого имени. Ночь, к твоему сведению, время суток, вот так-то. А меня зовут… Дертье. Дертье Эльвердинк.

Дертье Эльвердинк засунула за щёку сливочную помадку, всю целиком, плеснула в чашку кофе и стала прихлебывать через край с тем особым звуком, который производят дети.

– Я приберу, – сказал Перегринус.

– Угу, – кивнула Дертье и проглотила помадку. – Будешь умницей. Только поторопись: ужас как хочется прогуляться.

Он поднял с полу шаль и ощутил приступ острого разочарования: прекрасная виссоновая шаль оказалась сплошным обманом, собственно, никакая это была не шаль, а кусок обыкновенной марли, выкрашенный в черный цвет анилиновой краской неровно и с массой белесых потеков.

Но тогда… тогда…

Она возникла в дверях бального зала – олицетворение новогодних надежд, в чёрной полумаске. И его зоркое сердце узнало ее тотчас. «Успела!..» – прочитал он по её губам.

Она разжала пальцы, и невесомая волна упала к замшевым туфелькам, и вспыхнули на чёрном шёлке шитые серебряной нитью очертания созвездий Льва, Близнецов, Девы и Рыб.

«Ночь!.. Это пришла Ночь… Наконец-то». Внезапная слабость охватила колени, а кисти рук похолодели.

Ночь коснулась рукой волос, матовых, оттенка голландской сажи, поправила полумаску на победном носике и двинулась на шутов, мальвин, матросов и домино, но так величаво, будто не она пронеслась, подобрав подол длинного платья, по ступеням парадной лестницы, будто не она прошептала, даже не отдышавшись, разоблачительное «успела».

Глаза эффектной маски блистали в косых прорезях негодующе.

«Почему?! – говорили эти негодующие глаза. – Почему все молчат?! Все эти пастушки и мушкетёришки в картонных шляпах… Почему они не приветствуют меня – Ночь?! Они что, ослепли? Не видят разве, как изящно мое платье? И что сшито оно из настоящего шёлка? И как точно я выдержала конфигурацию созвездий. Но, может быть, они просто не знают, как это трудно – вышивать серебряной нитью по настоящему виссону…»

Она поплыла по залу, пастушки заволновались и раздались, опасаясь наступить на край длинного, до полу, платья новой маски. Никто не хотел прослыть увальнем и невежей. Никто не умел отличить крученого виссона от копеечной тафты.

Объявили вальс. Неуклюжий рыцарь подошел к ней, бряцая жестяными латами, забубнил в забрало, и Ночь отрицательно покачала головой.

«Молодчина!» – обрадовался Перегринус и увидел, как худенький, ловкий сарацин обнял ее за талию. И её улыбку, благодарную и чуточку надменную, тоже увидел.

– Я не могу ждать… – говорил Перегринус и сбивался. – Когда надеешься на случай…

– Но ведь белый танец, – смеялась Ночь, – понимаете, белый! Приглашают дамы.

– Почему вы отказали рыцарю?

Всё оказалось очень просто: она боялась порвать свое платье о рыцарские жестянки. Бедняга рыцарь!

– Вы правильно поступили, – убеждённо произнёс Перегринус. – Ничего страшного, переживёт. Не дай бог, зацепились бы за какой-нибудь крючок! Такая бездна труда пропала бы даром…

Она согласно кивала головой и вдруг сказала:

– Вы ведь не откажетесь потанцевать со мной, мой кавалер?

И раздался аккорд, быть может, самые счастливые звуки в его жизни.

– Никак не могла предположить, что вы такой мастер. Должна признаться, аргентинское танго – моя страсть. Сколько фигур вы знаете?

– Все существующие! – пылко воскликнул он. – Я окончил полный курс по классу аргентинского танго.

– Непременно обучите меня этим тонкостям.

Подошла рыженькая пастушка с бойкими глазками с прозеленью с корзиной цветов. Он выбрал бессмертник.

Ночь укрепила сухой цветок над маленьким ухом, тоном взрослой женщины сказала:

– В первый раз мне дарят бессмертник.

И среди чёрных локонов её прически Перегринус увидел одинокий светлый завиток.

«Доминантная прядь, – подумал он. – Только почему она розовая, а не седая? Разве такое бывает?»

Ночь запустила руки в складки наряда, нащупала что-то и протянула ему амулет – осколок голубого опала на ремешке из сыромятной кожи.

– Возьмите. Это вам. На память.

– Разве мы расстаемся? – встревожился он.

– Зачем же расставаться? Просто старинный обычай – делать подарки под Новый год.

– Мне бы тоже хотелось сделать для вас что-нибудь приятное…

– Принесите бутылочку лимонада из буфета, ужасно пить хочется.

Предчувствуя нехорошее, проклиная свою нерасторопность, он устремился по лестнице вверх, а навстречу ему из дверей зала пёрло человеческое тесто, охваченное каким-то горячечным брожением. Давление задних рядов порождало затор, хотя было совершенно очевидно, что никаких рядов вообще не существует, а в дымной темноте зала происходит нечто совсем не предусмотренное, так сильно испугавшее всех этих людей. И вот они рвутся наружу, прочь, чтобы избежать… спастись.

Тесто вспучилось, прорвало затор, полилось по лестничному маршу, и широченная парадная лестница была ему тесна.

Перегринус привстал на высокую базу колонны, через обезумевших от напряжения и страха людей заглянул в зал и увидел новогоднюю ёлку, огромную, в два этажа высотой, искусно собранную из небольших еловых деревьев уже внутри здания, в этом прекрасном зале с толстыми колоннами, наряженную, словно языческая богиня, и… объятую жарким пламенем – от мощного основания до сверкающей звезды под лепным потолком!