Юрий Астров - Квинтовый круг [сборник litres]

– Дора – это не метод! В конце-то концов, кто тут главный?! Кого командор назначил старшим лоцманом, я тебя спрашиваю?

– Его назначили лоцманом! – кротиха страшно рассмеялась, тут же оборвала смех и сказала с тихой угрозой: – Слушай, лоцман, ещё раз найду твои любовные стансы, плохо тебе придется. Всё понял?

– Чего ж тут не понять… – покорно ответил ужасно влюбчивый крот Моля. – Понять-то я понял, по ведь сердцу-то не прикажешь!..

Неожиданно крепким был первый удар солнечного ветра, он едва не сорвал грот-трюмсель, корпус судна содрогнулся, фот-мачта заскрипела и стала клониться к носу, словно бамбуковое удилище.

– Полный вперед!.. – прошептала Ночь сухими губами, зудиллы взревели все разом, буксировочные тросы напряглись, каравелла оторвалась от земли и поплыла над плоскогорьем.

Под напором солнечного ветра затрепетали и выгнулись верхние паруса всех трех мачт, и корабль заметно прибавил ходу. «Отличный старт, – подумал Перегринус. – Просто рекордный старт».

Под палубой люка тоже почувствовали движение. С треском распахнулась крышка люка, блеснули темные очки.

– Отдать концы! – хрипло рявкнул крот, выхватил из складок на животе блестящий боцманский свисток и дунул в него что было сил, но звука никто не услышал: рой зудилл пел на высокой напряженной ноте, выводя корабль на околоземную орбиту.

В какой-то момент, уже на значительной высоте, зудиллы бросили буксировочные тросы, и каравелла просела, будто наскочив на атмосферный риф. Но расчёт золотых шмелей был верен: судно в помощи не нуждалось, твёрдая рука рулевого надежно руководила его грациозным полётом.

Возможно предположить, однако, что и эта уверенная рука есть лишь точный и чувствительный инструмент чьих-то тайных желаний, чьей-то непреклонной воли, кто знает? Всё случайно и всё взаимосвязано. Ведь стоит же на капитанском мостике девушка с розовыми локонами до плеч, она стоит привычно, будто всю жизнь провела в водах межзвёздного эфира, а её шаль из крашеной марли развевается на самой вершине грот-мачты.

Откуда она взялась? Что привело ее на забытое всем миром плоскогорье? Каким чудом ей удалось избежать бесчисленных опасностей в пути? Какая звезда вела её? Зачем, наконец, пришла ей странная фантазия танцевать на палубе каравеллы старинное танго?

Ясно лишь одно: всё случайно, и всё взаимосвязано.

Зудиллы совершили прощальный круг, зависли на миг над капитанским мостиком и посыпались вниз, на плато, словно золотой дождь, словно последние листья клена в заброшенном осеннем парке.

Дертье тряхнула головой и провела по волосам рукой: ей показалось, что один из них, багряный и с подпалиной, запутался в розовых локонах и тихонько пропел за ухом: «Зинн-на»…

Каравелла неслась над низкими холмами окраинных земель, приближаясь к пограничной полосе под названием Край Света. Край Света был застроен и даже обитаем. К последнему уступу тверди лепилась крохотная кирха. Полуразвалившаяся каменная ограда образовывала некое подобие двора, и по этой бесплодной площадке нервно прохаживался одноглазый петух Ху-Ху, злобная птица с камнем вместо сердца. При виде летящего корабля его огненный глаз полез из орбиты и вспыхнул, как римская свеча. Сам же Ху-Ху взвился на церковный крест, покосившийся и бурый от окислов, высунув черный язык, каркнул вслед каравелле какое-то проклятие и распался на части – шурупы, пружины и шестерни.

Стрелки часов пошли вспять и остановились, показав полдень и полночь, начало и конец событий одновременно. Три пера из петушиного хвоста, словно пёстрые семена, упали на гранитную плиту и дали диковинные всходы – скала треснула вдоль, и оттуда вышли белая лошадь с белым хвостом до самых стеклянных копыт, дикий вепрь, глаза которого были мутными от яростной страсти, и ревнивец гепард с коротким фракийским мечом в горле. Сразу же, даже не отряхнув каменной пыли, животные, олицетворяющие неразлучную любовную триаду, помчались вслед за судном с черной шалью на мачте: одно желание томило их – ещё раз заглянуть в глаза своей повелительнице, еще раз увидеть её несравненный лик.

Первым отстал гепард. Хрипя и задыхаясь, он лег животом на случайную пядь земли, мощной лапой прижал к ней ненавистный меч и… вырвал его! Но дальше бежать не смог: густая кровь хлынула из открывшейся раны, он загреб лапами какие-то сухие стебли, пригоршню звёздного праха, глиняные черенки и остался лежать. Однако взгляда, полного ревнивой тоски, от сверкающих парусов так и не отвёл.

Яростный вепрь также потерпел неудачу. Некоторое время он шел впереди всех, сминая на своем пути любые преграды: пробил заросли колючего чаппараля, незримые сети земного тяготения разорвал в клочья и уже обходил каравеллу, ревя от страсти, уже задрал клыкастую пасть к капитанскому мостику, умоляя своего кабаньего бога дать ему ещё немного сил, помочь в его яростной попытке заглянуть в дорогое лицо, еще раз высказать, выхрипеть, как терзается его сильное кабанье сердце…

Но судьба распорядилась иначе: на перекрестке звездных дорог это чудное животное (уже набравшее приличную скорость!) лоб в лоб столкнулось с неизвестным мировым объектом из химически чистого железа. Голова зверя треснула от уха до уха и поникла, глаза потухли и обессмыслились, страшная челюсть отвисла, но тело продолжало бежать вслед кораблю, пока силы не оставили и его. Тогда бездыханный вепрь упал в кильватерную струю и вытянулся в последнем усилии быть поближе к своему синеглазому кумиру.

Белая кобылица неслась слева по борту, легко касаясь копытами небесной тверди, и эти прикосновения производили приятный ксилофоновый звук; дыхание ее было уверенно и глубоко, а белоснежный хвост расстилался до самой Земли, которая растворялась и таяла в плюсквамперфекте, словно голубой шарик барбитала в стакане воды.

Но этот безмерной длины хвост оказался обыкновенной оптической иллюзией. Собственно, хвост доходил загадочной кобылице лишь до стеклянных копыт и сливался с Млечным Путем, осуществляя таким образом связь с маленькой планетой где-то на самой границе памяти.

Млечный Путь остался позади, а белая кобылица легко перебирала ногами с высокими бабками, и было ясно, что бег её надёжен и бесконечен, что силы она черпает у себя, а имя ее древнее самого времени.

– Почему стало так темно?

– Такие места, здесь почти нет звезд.

– А что это за звон, слышишь, по левому борту?

«Не бойся, это спешит наша любовь», – подумал он, но сказать ничего не успел: в кромешной тьме на миг обозначился чей-то стремительный абрис, и коротко заржала лошадь.

– Царица небесная, что это?!

– Это белая кобылица, она скачет рядом с кораблем. Слева по борту.