Юрий Астров - Квинтовый круг [сборник litres]

Но, к сожалению, не успел.

…Пронзительный женский крик, расколов тишину, вытолкнул мое сознание на поверхность колеблющейся розоватой реальности. Я сижу на чем-то сыпучем и холодном. Босиком. Мои руки за спиною и, судя по тому, что я не могу пошевелить ими, связаны. Шагах в двух от меня темная колонна, в которой я немного погодя рассмотрел ствол дерева. Потрескавшая его кора освещалась неровным светом костра. Ночь…

Чуть ниже по склону (я уже понял, что сижу на песчаном берегу) в свете костра две человеческие фигуры. Один, массивный, сидит ко мне боком, положив руки на поднятые колени. Второй на корточках подкладывает в огонь хворост. Ну а рядом? – перевел взгляд и увидел то, о чем подумал: длинное и белое – это Вита. А у костра Котя и Шашлычник. Но это уже не сон. Во сне вместо Коти был Гнутый.

Котя и Шашлычник сейчас были не в халатах, а в джинсовых куртках. У Шашлычника еще поверх была натянута брезентуха. Как и во сне, реки не видно, но чувствуется сырой запах воды, тины, цветущих водорослей. Ни одной звезды, и кроны деревьев сливаются с темным небом.

– Теперь опять твоя очередь, – слышу я голос Коти.

– Не хочу больше, – отвечает Шашлычник.

– Быстро же ты выдохся.

– Да ну ее к черту! Лежит, как бревно, да к тому же холодная, как курица из морозилки.

– А ты ее подогрей, чтобы расшевелилась, – гнусаво хихикает Котя.

– Это ты вовремя напомнил, – заметил Шашлычник и, взяв чехол от удочки (нет, скорее всего, что-то из одежды Виты: зачем здесь удочка?), достал из костра раскаленный прут.

– Да брось ты, – передумал Котя, – разорется на всю пойму, из Барбашей люди прибегут.

– Пусть орет, – ответил Шашлычник, направляясь к Вите, – я люблю, когда орут и пахнет жареным мясом.

«Мамочка, мамочка!» – услышал я шепот Виты.

Я знал, что сейчас произойдет, рванулся, но меня капитально привязали к коряге, которая только слегка качнулась, ткнув мне в спину щупальцами корней. Вита коротко вскрикнула и смолкла, будто ей зажали рот ладонью. Шашлычник бросил прут и наклонился.

– Чего это она? – спросил Котя.

– Сердце, видать, слабое, не выдержало, – пояснил Шашлычник. – У меня уже был такой случай с хилым клиентом.

– Тем лучше, – заметил Котя.

– Все равно, для надежности нужно… – не закончил фразу Шашлычник и что-то достал из кармана куртки.

Хлопок выстрела прозвучал, как лопнувшая электрическая лампочка: очевидно, пистолет был с глушителем или его завернули в тряпку. Шашлычник возвратился к рюкзаку и достал из него сверток. Шурша, развернул целлофановый мешок.

– Приподними ее, – сказал он Коте, – затолкаем.

– Берись за нее сам, – заартачился Котя, – а я подержу мешок.

– Давай, если такой брезгливый.

– А может, так столкнем?

– Сказано же, в мешке. Целлофан экранирует.

– А без него?

– Оживет якобы.

Шашлычник приподнял тело Виты за плечи, затем за талию, и Котя натянул на нее мешок.

– Теперь бы чем завязать…

– Да вон, возьми ее лифчик.

– Годится. Так… Теперь потащили. Только осторожно, чтобы не порвать.

– Ерунда все это, – прогнусавил Котя, – мистика.

– А чего же мы ее второй раз убиваем?

– А хрен его знает!

– Хрен-то, может, и знает, да мы не знаем.

С двух концов они взяли упаковку и понесли к воде. Мертвое тело тяжелее живого – они тащили его полусогнутые.

– Раз, два, три! – скомандовал Шашлычник.

Всплеск. И перед моими глазами поплыл по реке труп женщины во вздувшемся целлофановом мешке, но это уже из вчерашней реальности.

– Надо бы оттолкнуть чем.

– Здесь глубоко и течение быстрое. Унесет.

Котя и Шашлычник подошли к костру.

– А с этим что? – спросил Котя.

Я понял, что это про меня.

– С этим проще: целлофан не нужен. Столкнем вместе с корягой.

– Плыть будет.

– Не будет. Этот топляк сразу на дно пойдет, – авторитетно заявил Шашлычник, вытирая губы рукавом штормовки. – Я вот только думаю: чего мы будем корячиться? – пусть сам тащит корягу в воду.

– Если только проснется.

– Сейчас растолкаем, – сказал Шашлычник и направился в мою сторону.

Но в это время раздался посторонний звук: будто фыркнула лошадь.

– Подъехал кто-то! – шепотом произнес Котя.

– Засыпь костер, – приказал Шашлычник, выхватывая пистолет.

– Бросай пушку! – раздалось рядом со мною. Голос показался знакомым, и не только мне.

– Гнутый!! – закричал Котя и устремился от костра к воде.

Пистолет в руках Шашлычника три раза дернулся, вспыхивая не очень ярко из-за глушителя, и тотчас у меня грохнуло над головою, и Шашлычника подбросило (аж пистолет кувыркнулся вверх) так, будто сзади толкнул его бампером самосвал. Воя, он свалился на землю.

Сверху из темноты, шурша кустарником и осыпающимся песком, сбежало несколько человек. Один из них далеко отбрасывал в сторону ногу, будто косил ею траву. В свете костра я разглядел, что их трое. Один из них бросился к реке и несколько раз выстрелил. Гнутый и Шлеп-Нога подошли к корчившемуся Шашлычнику. Пуля, очевидно, попала ему в живот.

– Ну, вот и встретились, – сказал Гнутый, переворачивая Шашлычника носком ботинка на спину. Тот перестал стонать и замер, подняв согнутые в коленях ноги и зажимая руками рану. Страх, а может быть, и мужская гордость заставили его пересилить боль.

От воды подошел Таран.

– Ушел? – спросил Шлеп-Нога.

– Не знаю. Темно.

– Зато этот уже никуда не уйдет, – сказал Гнутый.

– У меня, как и у тебя, свой хозяин, – подал голос Шашлычник. Говорил он прерывисто, с трудом, – а мы пешки. Приказано убрать, вот и выполняем…

– Хозяин?! – зло прервал его Гнутый. – А Леху он тебе тоже приказал сажать на шампур? Нет. Это ты поиздевался над ним из-за бабы. И тебе не нужно было от него никакого признания, никаких бабок. Просто мучил его, а сам кончал в штаны от наслаждения. Что, неправда?..

Шашлычник молчал.

– Да закругляйся с ним! – торопил Таран.

Шашлычник вытянул ноги, пропахав пятками две борозды на песке и, не отрывая рук от живота, приготовился к смерти. Умолять было бесполезно, и он об этом хорошо знал… Его бросили в воду Таран и Шлеп-Нога.

Гнутый подошел ко мне.

– Привет, корреспондент! Не довезли мы тебя по назначению. Ты уж извини. Бывают и у нас проколы. Посвети, – приказал он Тарану и щелкнул ножом, а я почти зримо представил, как распрямилась тугая пружина, выталкивая из рукоятки блестящее узкое лезвие.

Ударил яркий сноп света, на мгновение ослепив меня, Гнутый положил широкую ладонь мне на затылок, согнул меня так, что я уткнулся лбом в колени. И все в мире для меня перестало существовать, кроме согнутой спины, кожа которой воспринималась тонкой резиновой пленкой воздушного шарика, созревшей даже для комариного укуса, чтобы разлететься в клочья… Гнутый резким движением снизу вверх перерезал бельевую веревку, соединяющую меня с корягой.