Юрий Астров - Квинтовый круг [сборник litres]

Изображение на экране стало наплывать, сдвигаясь вправо и увеличиваясь в размерах. – Стоп! – скомандовал Хозяин. – А вот и ты. Да не туда смотришь! Слева!

Я глянул на левый, чуть поменьше первого, экран и увидел себя на привокзальной площади. Платная стоянка. На заднем плане здание вокзала. Его скульптурная группа над центральным входом устремлена в светлое будущее. Подъезжает такси. «Куда едем, шеф?» Лицо таксиста крупным планом со спичкой во рту. «Приехал уже» – мой голос в записи воспринимается чужим. Отхожу от платной стоянки. Смотрю на часы. Озираюсь. У меня очень вороватый вид… – Довольно, – сказал Хозяин, и женщина отключила экран, – а теперь посмотри на план. Видишь желтые квадратики – это наши «клопы» в милицейских «Волгах» да и на самих оперативниках, за которыми нужен глаз. Правда, по «клопам» они слегка нас обставили, но это дело поправимое. Зато у них нет пока выхода на спутниковую систему, – и, помолчав, спросил: – Ну а теперь что скажешь? Спектакль, балаган?

Я был подавлен, но не увиденным, а осознанием того, что теперь меня так просто не отпустят: это не зеленый ресторан Шлеп-Ноги засветить. Здесь дело посерьезнее, и Хозяин, которому очень хотелось перед кем-то похвастаться своей аппаратурой, должен быть уверен на все сто, что я о ее существовании не расскажу никому ни при каких обстоятельствах.

– Новое что-нибудь есть? – спросил Хозяин женщину.

– Да. Одиннадцать сорок семь торчит почему-то не на своем месте.

– Где?

– Угол Невской и Рокоссовского.

Хозяин с минуту смотрел на экран.

– Понятно… это Ашот нанял его охранять ночью коммерческий отдел в универсаме, – и, дотронувшись до моего плеча: – ну а теперь пошли вниз, журналист. Да и ты, голубоглазая, иди отдыхай.

Как в тумане спускаюсь следом за Хозяином, сажусь в кресло, машинально выпиваю предложенную мне стопку водки, тянусь за сигаретами. Телевизор кто-то выключил. На часах начало третьего.

– Что вам от меня нужно? – устало спрашиваю я Хозяина.

– А ничего, – отвечает тот, раздавливая между языком и небом виноградины, – абсолютно ничего нам от тебя не нужно. Да и вообще… бред все это, самый настоящий бред.

– Чей бред? – вклиниваюсь я.

– Не знаю и знать не хочу! – почти выкрикнул Хозяин и ткнул сигаретой в край пепельницы, отчего она косо подпрыгнула и стукнулась о столик, рассыпая пепел на полировку. – Ни от тебя, ни от Зотова, ни от той девочки мне ничего не было нужно. Кроме денег, естественно. Но чтобы так… руки, ноги, – он отрицательно покачал головою, – я не садист.

– Но если вам от меня ничего не нужно, то кому же?

Хозяин посмотрел по сторонам и, наклонившись ко мне через столик, прошептал:

– Мальчику.

В комнату вошел Шурей. Хозяин, перераспределив напряжение мышц, стер с лица расплывчатую неопределенность, придав ему строгое выражение.

– Пора, – сказал Шурей, вращая вокруг указательного пальца брелок с ключами. Поверх домашней куртки на нем был песчаного цвета пыльник.

Хозяин посмотрел на часы и поднялся. Я понял, что это относится также и ко мне.

– Ну вот, журналист, настала минута прощания, – с наигранной грустью сказал Хозяин. – Минут через десять ты получишь ответ на все свои вопросы, но я не думаю, что тебе от этого… – и, не закончив фразы, махнул рукою.

Выходим в коридор. Шурей сбрасывает комнатные тапочки и натягивает кроссовки с липучками.

– А это тебе мать принесла скалолазы, – указал он на ботинки, стоявшие у порога. Действительно, скалолазы: грубая кожа со следами засохшей глины, подошвы – протекторы в два пальца толщиной.

Обуваю на босые ноги, зашнуровываю. Думал ли я, что эти ботинки спасут мне жизнь два часа спустя?

Выходим во двор. Там уже Таран открывает ворота. Садимся в машину Шлеп-Ноги, работавшую на малом газу. Таран грохает металлическими створками, возится с запором и выходит через калитку. Садится рядом со мною на заднее сидение, слишком сильно хлопая дверцей.

Едем в кромешной тьме Вишневой балки. Ни одного огонька. Даже собаки не лают. Не верится, что совсем рядом оживленная, несмотря на такое время суток, с ее работающими круглосуточно коммерческими киосками, мигающими светофорами Вторая Продольная магистраль.

Последний поворот, и мы останавливаемся под деревьями. Шурей выключает двигатель и засовывает в карман ключ зажигания. Выходим.

– Пошли, – говорит Шурей и, включив фонарик, светит себе под ноги. В руке у него то ли небольшой чемодан, то ли канистра.

Я последовал за ним, Таран за мной. Ломающийся световой эллипс вздрагивает в такт шагам, высвечивая кусты слева, неровную тропу, грязную шероховатость стены-ограды. Шум усиливается почти до свиста (будто реактивный лайнер на взлете), и я уже понял, что мы огибаем территорию районной котельной, про которую говорил Хозяин. И я догадываюсь, куда меня ведут: там, с тыльной стороны котельной, спуск к оврагу, в который сбрасывают неочищенные производственные стоки. Еще ниже Мечетка, высокий правый берег которой завален бытовым мусором из частного сектора. Неплохой получится могильный холмик из дырявых кастрюль, покореженных раскладушек, банок из-под краски, но мне уже все безразлично, как тогда, под прицелом обреза Васьки Жилы у сухого дерева.

Неожиданно Шурей останавливается (я даже наступил ему на пятку) и освещает в стене небольшую металлическую дверь, покрытую чешуйками ржавчины. Затем он наклонился и достал из-под плоского камня что-то похожее на ключ, какие носят проводники пассажирских вагонов, вставил его в отверстие и открыл дверь.

Входим во двор котельной. В шуме, как вблизи водопада, чувствуется упорная сила, рвущаяся из смирительных рубашек толстостенных труб и агрегатов. Я всегда чувствую себя подавленным, находясь вблизи – выражаясь техническим языком – сосудов, работающих под давлением. Мне не известно название этой фобии. Но в то же время я испытываю некоторое облегчение, что меня не повели к оврагу. Хотя, что из того, что мы идем вдоль какой-то эстакады по освещенному асфальту, а не спускаемся по захламленному откосу? Здесь еще проще: сунул в топку котла и костей даже не соберешь.

Но мы проходим мимо гудящего здания котельной, мимо трех труб, установленных на цоколях с пятиэтажный дом (сами трубы освещены только на треть, а верх их угадывается в темноте по красным габаритным огням), и никто нам не встретился, никто не остановил. Шурей направился через двор к вытянутому одноэтажному зданию, примыкавшему к ограде. На плоской его кровле, с правого торца, возвышалась какая-то надстройка в виде четырехугольной башни, стены которой были обшиты волнистым шифером. С фасада здания несколько ворот – очевидно, боксы для автомобилей.