Энтони Райан - Песнь крови

— Выпустите меня отсюда! — требовал мужик.

— Ишь чего захотел! — орал в ответ сержант. — Отпусти ее, и мы тебя пощадим!

— Если я сяду, Одноглазый меня прикончит! Прочь с дороги, а не то я этой сучке…

Зазубренный нож, который принес Ваэлин, был тяжелее, чем он привык, но бросок был нетрудный. Горло мужика было выставлено напоказ, но в предсмертных судорогах он вполне мог свернуть сестре Шерин шею. Нож вонзился ему в предплечье, рука рефлекторно разжалась, и Шерин рухнула на пол. Ваэлин перемахнул через кушетку, раскидав по пути содержимое подноса, и вырубил мужика несколькими выверенными ударами по нервным узлам на лице и груди.

— Не надо! — выдохнула с пола Шерин. — Не убивайте его!

Ваэлин посмотрел на мужика, который осел на пол с пустыми глазами.

— Зачем мне его убивать?

Он помог ей подняться на ноги.

— Вы целы?

Она помотала головой и отстранилась.

— Уложите его обратно на кушетку, — сказала она Ваэлину хриплым голосом. — Сержант, не могли бы вы мне помочь отнести вашего товарища в другую комнату?

— Если бы ты пришиб этого ублюдка, брат, ты бы оказал ему большую услугу, — буркнул сержант, вместе с другим стражником поднимая на ноги своего раненого товарища. — Его завтра же вздернут на виселицу!

Ваэлину пришлось немало повозиться, поднимая здоровяка с пола: тот состоял в основном из мускулов и весил соответственно. Когда Ваэлин свалил его на кушетку, здоровяк застонал от боли, и глаза у него открылись.

— Если у тебя не припрятано еще одного ножа, я бы на твоем месте лежал тихо, — сказал ему Ваэлин.

Мужик вперился в него убийственным взглядом, но промолчал.

— А кто такой Одноглазый? — спросил у него Ваэлин. — И зачем ему тебя убивать?

— Я ему денег должен, — сказал здоровяк. Лицо у него покрылось по́том, он сильно морщился от боли.

Ваэлин вспомнил рассказы Френтиса о его уличной жизни и о том, как неудачно брошенный нож заставил его искать убежища в ордене.

— Налог?

— Три золотых. Я задержал плату. Мы все ему платим. А Одноглазый терпеть не может тех, кто платит без особого рвения…

Здоровяк закашлялся, на подбородок вытекла струйка крови. Ваэлин налил стакан воды и поднес ему к губам.

— Один мой знакомый когда-то рассказывал мне про человека, которому мальчишка выбил глаз метательным ножом, — сказал Ваэлин.

Здоровяк напился и кашлять перестал.

— Мальчишку звали Френтис. Жаль, что щенок не убил этого ублюдка. Одноглазый говорит, когда он его поймает, будет год с него живьем шкуру снимать.

Ваэлин решил, что ему рано или поздно придется переведаться с Одноглазым. Он пригляделся к болту, который по-прежнему торчал из плеча у здоровяка.

— За что это стражники тебя так?

— Застукали, когда я выходил со склада с мешком пряностей. Хороший был товар, кабы не попался, я бы на нем шесть золотых заработал, не меньше.

«Он умрет за мешок пряностей, — осознал Ваэлин. — Ну и еще за то, что пырнул ножом стражника и пытался задушить сестру Шерин…»

— Как тебя зовут?

— Галлис. Галлис-Верхолаз меня прозвали. Нет такой стенки, на которую я не мог бы взобраться.

Он, поморщившись, приподнял руку, в которой до сих пор торчал зазубренный нож.

— Хотя, похоже, больше мне по стенкам не лазить. Все, отлазился!

Он расхохотался и тут же скорчился от боли.

— Красноцвета не найдется, брат?

— Приготовьте настой, — это вернулась сестра Шерин в сопровождении сержанта. — Одна часть красноцвета на три части воды.

Ваэлин взглянул на ее горло, покрасневшее и в синяках от пальцев Галлиса.

— Вам бы тоже не мешало показаться целителю.

В глазах у нее на миг вспыхнул гнев, и Ваэлин понял, что сестра с трудом сдержала резкий ответ. Он не мог понять, отчего она злится: то ли оттого, что оказалась не права, то ли оттого, что он спас ей жизнь.

— Пожалуйста, брат, приготовьте настой, — хрипло повторила она.

С Галлисом она провозилась больше часа: напоила его красноцветом, потом вынула из плеча арбалетный болт, перепилив древко, затем расширив рану и аккуратно вытянув зазубренный наконечник. Галлис изо всех сил вцепился зубами в кожаный ремень, сдерживая крик. Затем Шерин занялась ножом, который вонзился ему в руку. Его вынуть оказалось сложнее: нож застрял вплотную к крупному кровеносному сосуду. Но после десяти минут работы все же удалось вынуть и его. Наконец она зашила раны, предварительно промазав их корровым гелем. К тому времени Галлис лишился чувств и заметно побледнел.

— Он потерял много крови, — сказала Шерин сержанту. — Его пока не следует трогать.

— Ну, сестра, долго-то мы ждать не можем, — сказал сержант. — Завтра утром он должен предстать перед судом.

— На пощаду ему рассчитывать не стоит? — спросил Ваэлин.

— У меня в соседней комнате человек, которому проткнули ногу ножом, — ответил сержант. — К тому же этот ублюдок пытался убить сестру!

— Что-то не припомню такого, — сказала Шерин, моя руки. — А вы, брат?

«Стоит ли человеческая жизнь мешка с пряностями?»

— Совершенно не помню.

Лицо у сержанта побагровело от гнева.

— Это всем известный ворюга, пьянь и красноцветник. Он бы всех нас перебил, лишь бы выбраться отсюда!

— Брат Ваэлин, — спросила Шерин, — когда человек имеет право убивать?

— Когда борется за жизнь, — тут же ответил Ваэлин. — Убивать не ради защиты жизни есть отрицание Веры.

Сержант презрительно скривился.

— Слабодушные орденские засранцы! — буркнул он и вышел из комнаты.

— Вы же понимаете, что они его все равно повесят? — спросил у нее Ваэлин.

Шерин вынула руки из кровавой воды, и Ваэлин протянул ей полотенце. Она посмотрела ему в глаза — впервые за этот день, — и сказала с твердостью, от которой аж мороз подрал по коже:

— Я не допущу, чтобы кто-то умер из-за меня.

Ужинать Ваэлин не пошел, понимая, что после сегодняшних событий он сделался еще популярнее, и чувствуя себя не в силах выносить все эти бесконечные вопросы и проявления восхищения. Вместо этого он укрылся в сторожке у брата Селлина, престарелого привратника, который встретил его накануне утром. Старый брат был, похоже, рад обществу, не задавал вопросов и ни словом не упоминал о событиях минувшего дня, за что Ваэлин был ему благодарен. Вместо этого он, по настоянию Ваэлина, принялся рассказывать о своей жизни в Пятом ордене, доказывая, что не надо быть воином, чтобы насмотреться на войну досыта.

— Вот это я заполучил на палубе «Морского задиры», — Селлин продемонстрировал ему странный шрам в форме подковы на внутренней стороне предплечья. — Я зашивал рану в брюхе мельденейского пирата, а он вдруг возьми да и укуси меня — чуть не до костей прокусил! Это было сразу после того, как владыка битв спалил их город, так что ему, думаю, было на что злиться. Наши матросы швырнули его в море.