Скотт Оден - Стая воронов [litres]

– Не бойся, сын мой. Всеотец ждет среди теней, он поприветствует тебя с распростертыми объятиями.

Но настроение отца ничуть не успокоил мальчишку, и тот забился в руках Бьярки, пытаясь оторвать от шеи сжимавшие ее, словно железные прутья, длинные пальцы. Полудан потащил его к алтарю, через лужи крови и кучи вырванных кишок, приподнял его над землей, будто пушинку, и с силой швырнул на стол для жертвоприношений. Агаутр удерживал продолжавшего отбиваться сына, пока Драугр, ринувшись вперед, разорвал на нем тунику, оголив бледный безволосый живот.

– Услышь меня, Один! – завопил Бьярки. – Всеотец, мудрейший из мудрецов, прими в дар эту жизнь!

Он медленно сжимал горло мальчишки, пока не хрустнула гортань, неотвратимо лишая его воздуха и жизни. Еще не перестали подрагивать в предсмертной агонии ноги парнишки, как Полудан принял из рук Агаутра ритуальный кинжал и вспорол все еще двигающееся тело от груди до пупа, словно мясник, готовый разделать говяжью ляжку. Брызнула горячая кровь; от взрезанных внутренностей поднялись пар и вонь непреодолимого отчаяния. Бьярки храбро погрузил руку в самую глубь смердящего тела мальчишки. Вгляделся. Он чувствовал скользкую кровь, жизненные соки, те вместилища плоти, где таилась anima. Он искал знаки… и он их нашел. В окрасе внутренностей, в тяжести селезенки и изгибах кишок, повторяющих резьбу на перекладинах храма; в грозно налившейся кровью желтой печени; в сердце, так и рвавшемся наружу из костяной клети…

Помедлив немного, – все это время Агаутр заглядывал ему через плечо, а Драугр ждал, затаив дыхание, – Бьярки Полудан обреченно уступил.

– Все так.

– Я же говорил тебе, – пробормотал Агаутр. – Такова воля Одина.

Бьярки кивнул. Воистину, воля самого Одина. Если он сам не поведет норманнов против гаэлов, битва закончится резней. Дублин утонет в бушующем пламени, а жаждущие мести христиане распнут его так же, как римляне распяли когда-то их Бога. Десять человеческих жертв пророчат одно и то же. Один избрал его, Бьярки Полудана, отстоять Старые времена, привести северян к победе.

Всеотец выбрал его.

Раздувшийся от гордости Бьярки выпрямился. Он поднял к исчезнувшим в дыму небесам окровавленный нож.

– Один! – зарычал он. – Один! Взгляни на меня! Я принимаю твое покровительство! И я не подведу тебя!

В отдалении, словно в ответ на его слова, раздался насмешливый крик ворона…

Кормак О’Руэрк прикрыл от яркого солнца глаза и посмотрел на плывущие в глубь страны темные клубы дыма. Горели Фингал и богатый полуостров Хоут. Усадьбы, деревни, поместья норманнов и ирландцев – ублюдков, присоединившихся к королю Ситрику… и ко всему только руку протяни. Там добивались славы и богатства, пока он сидел здесь, на южном берегу Лиффи, в милях от славной, без всякого сомнения, битвы, и следил за дорогой, по которой поедет только идиот. А все потому, что Бриан мак Кеннетиг к концу жизни выжил из ума.

– Чтоб его, – пробормотал О’Руэрк в сотый раз. – Чтоб его черти драли!

Вождь воинов Коннахта отвернулся. Не было больше сил на это смотреть; от мысли, что его враги радостно набивают карманы трофеями давно осевших на их земле морских разбойников, у Кормака вскипала кровь. Его люди, которым вчера досталась честь вести за собой авангард, теперь ехали шагом по низкому холму, между рекой, дублинской дорогой и ирландским лагерем в Килмейнеме. Они ворчали и жаловались на свое бесполезное занятие – и О’Руэрк не мог с ними поспорить. За дорогой легко могли присмотреть один или два воина, а вместо этого Мурроу – без сомнения, по наущению отца – отрядил всех Уи Руэрков Лох-Гилла? Кормак кипел от злости; несмотря на его проступок, наказать за него весь клан значило нанести оскорбление, требующее отмщения. Но как это сделать?

Местность тут была болотистая и равнинная, если не считать нескольких возвышенностей, как эта, и за редкими деревцами и остатками древних каменных стен, давно разрушенных наводнениями, было не спрятаться. По правую руку возвышалась вдали мрачная вершина Каррай Ду, вместе с другими пиками гор Куалу нависая над лесистыми предгорьями.

Кормак обернулся на резкий свист.

Один из воинов Коннахта, сидевший в седле на расстоянии полета стрелы от него, указал на дублинскую дорогу; нахмурившийся О’Руэрк заметил в той стороне какое-то движение. Из высокой травы на обочине дороги показалась облаченная в черные одежды фигура с покорно поднятыми вверх руками. Когда она двинулась вперед, Кормак заметил в ее походке нечто пугающее – словно кто-то научил волка ходить на задних лапах. Но с такого расстояния было сложно разглядеть хоть что-то, кроме слоев тряпья, скрывавших лицо незнакомца.

Парни О’Руэрка изогнулись в седлах и подняли копья, словно желая проверить, решится ли он еще на один шаг. Но тот, человек или чудище, был достаточно умен, чтобы понять. Он остановился и убрал руки от висевшего на поясе клинка. Должно быть, он что-то сказал – Кормак видел, что парни обмениваются озадаченными взглядами. К незнакомцу подтягивалось все больше всадников, и сам О’Руэрк, выпрямившись в седле, тронул каблуками сапог бока коня.

И когда тот рысью подскакал ближе, Кормак О’Руэрк из Лох-Гилла услышал голос существа; в тот же момент он понял, что, хотя голос принадлежал мужчине, тот мог и не быть человеком.

– Ваш король, – произнес незнакомец. – Пф! Кто из вас, мешков с дерьмом, может отвести меня к королю, а? У меня для него послание, – он говорил со странным акцентом, не только смешивая датское и норманнское наречие, но и используя странные иноземные слова.

Конь О’Руэрка встал. Но отступить назад упрямая скотина тоже отказывалась. Она прижала к голове уши и сердито фыркала на незнакомца. Кормак похлопал коня по холке.

– Ты из данов или из норманнов, друг?

– Не из тех, не из других, – ответил чужак.

Его доспех был необычен: рубаха из железных колец, килт из конской шкуры, сандалии, похожие на те, что на глазах Кормака вытаскивали из древних римских могил, и длинный сакс в потертых кожаных ножнах. И все же О’Руэрк чувствовал, как при виде незнакомца встают дыбом волосы на затылке, – его темная кожа, слабый намек на красные глаза, которые тот прятал под грубым капюшоном, и то, что к нему не решались подходить лошади, – все это вызывало единственное желание – немедленно вспороть чужаку брюхо. Но О’Руэрк удержался.

– Мне нужно к старому королю.

– К королю Бриану? И зачем же тебе нужно к доброму королю Бриану?

– Не твоего ума дело, слизняк!

Кормак прищурился. Перекинул ногу через седло и спрыгнул на землю; его люди, тоже инстинктивно жаждущие исколоть незнакомца копьями, пока он не рухнет кровавым месивом к их ногам, отвели коней в сторону, чтобы Кормак смог встать с чужаком лицом к лицу.