Наталья Осояну - Звёздный огонь [litres]

– Они сдались, – хрипло проговорил дозорный, не отрывая взгляда от «Невесты ветра». – Провалиться мне на этом месте, Крейн сдался…

Но ни он, ни его молодой напарник даже не догадывались, что уже в полдень весь огромный Облачный город взбудоражит удивительное известие, по сравнению с которым добровольная сдача в плен неуловимого пиратского фрегата покажется сущим пустяком.

Они также не знали, что произошло всего два дня назад в безымянной бухте, расположенной к юго-западу от Облачного города.

Эта бухта пользовалась среди моряков дурной славой: ходили слухи, будто где-то поблизости обитает кракен, вполне способный разорвать большой фрегат пополам. Корабли и впрямь изредка пропадали, а однажды проходивший мимо караван подобрал в море нескольких моряков, чудом уцелевших после нападения чудовища; они-то и подтвердили, что у здешних вод есть весьма суровый хозяин, с которым одному фрегату справиться не по силам. Никто, однако, не решился устроить охоту – для сторожевиков эти отдаленные воды не представляли интереса, а торговцам было проще нанести опасное место на карту и обходить его стороной.

Окажись сейчас поблизости кто-нибудь из торговой гильдии Облачного города, он помчался бы в столицу, чтобы поскорее сообщить собратьям радостную весть: нашлась управа на мерзкую тварь, и теперь ее наполовину обгоревшая туша лежит на берегу, к большому восторгу вечно голодных чаек-крикунов. Но страх так просто не сдается: безымянной бухте предстояло пустовать еще долго, и поэтому она оказалась превосходным убежищем для тех, кому требовалось скрыться от посторонних глаз.

Хотя ветер был совсем слабым, «Невеста ветра» покачивалась на волнах, то и дело косясь на поверженного врага, и в ее больших глазах отражалось удивление: таких быстрых сражений она не помнила. Стоило зайти в бухту, как из подводной пещеры выбрался кракен и простер длинные щупальца, белесые от старости, к борту фрегата. Матросы схватились за оружие, но их, как и самого кракена, ждал сюрприз: капитан вышел из каюты и подошел к фальшборту.

На несколько мгновений округу затопило море огня.

Расправившись с морской тварью, магус ушел обратно – медленным шагом, задумчиво разглядывая изогнутые когти на своей правой руке, – как будто ничего особенного не случилось. Моряки перевели дух: после эверрских событий прошло уже больше недели, но они все еще не могли смириться с тем, что «Невестой ветра» теперь командовал не Кристобаль Крейн, а Кристобаль Фейра – молчаливый, угрюмый и опасный нелюдь.

Перемены в характере никого не удивили: «Невеста» понесла тяжелые потери, где уж тут веселиться! Куда сложнее было привыкнуть к новой внешности феникса, к его птичьим когтям и глазам с маленькими пляшущими огоньками вместо зрачков. Когти, черные и жесткие, выросли на третью ночь после Эверры – и той ночью никто не спал, всех мучила жуткая боль. Теперь всякий раз, когда феникс опускал руку на какую-нибудь твердую поверхность, раздавался дробный перестук. Волей-неволей вспоминались старые легенды о могущественном и жестокосердном клане Фейра, и оставалось лишь признаться себе в том, что долгие годы они лишь верили, что знают истинную суть своего капитана.

– Страшно… – пробормотал Кузнечик. Его услышал только Сандер и вопросительно поднял брови – дескать, что именно? Парнишка тяжело вздохнул и продолжил: – Смотреть на него страшно. Я вчера ночью спал тут, наверху, и проснулся от странного звука – будто кто-то царапает обшивку…

Юнга поморщился и замолчал; сделал вид, что гладит ларима. Не стоило рассказывать Сандеру о сцене, свидетелем которой он стал случайно, – о том, как Кристобаль Фейра и впрямь царапал когтями планшир, словно желая причинить боль «Невесте ветра», а та безропотно переносила издевательства капитана. Кузнечик вдруг осознал, что постороннему не понять истинную суть связи между фрегатом и навигатором, – наверное, даже Хаген ничего не понял за тот недолгий срок, что «Невеста ветра» ему подчинялась. «Их все-таки двое или нет? И кому он хотел причинить боль, “Невесте” или себе?..»

Ларим издал тоскливую трель, ткнулся мокрым носом ему в ухо. Он скучал по Эсме – как и сам Кузнечик, как и все остальные моряки, – и оттого выглядел больным. Каждый вечер, расчесывая потускневшую шерсть Сокровища, Кузнечик вспоминал последнюю встречу с целительницей: она позвала его вниз, на причал, и передала своего любимца из рук в руки. «Береги его, что бы ни случилось».

Неужели она заранее знала, что произойдет?

Эсме не обладала даром предвидения, но тогда, выходит, сама Заступница подсказала ей, как следует поступить. Ларим, конечно, был ей дорог, но вместе с ним девушка передала и кое-что куда более дорогое – медальон, доставшийся ей на острове Двуликой госпожи. Юнга не сразу обнаружил драгоценность на ошейнике зверя – тот, почувствовав угрозу, моментально цапнул его за палец, – а потом еще почти целый день никак не мог осмелеть и подойти к капитану.

«Хорошо, – только и сказал Крейн. – Оставь его у себя и береги».

Кракен знает, говорил ли он о медальоне или о любимце Эсме…

Внезапно Сандер вскочил:

– Смотри, там лодка!

У входа в бухту появилась маленькая лодочка с косым парусом и направилась к «Невесте ветра». Кузнечик сглотнул: лодке нечего было делать здесь, во владениях кракена, поэтому ее появление могло означать лишь одно – их заметили.

Но она казалась такой маленькой, такой беззащитной…

– Рыбачья? – предположил юнга вслух, и собравшиеся у борта матросы это услышали. Он, смутившись, прибавил: – Может, где-нибудь поблизости есть рыбачья деревня?

– Нет, – ответил Ролан. Новичок чувствовал себя на фрегате на удивление уверенно и спокойно – быть может, из-за того, что ему с самого начала удалось отплатить капитану услугой за услугу, доставив того вместе с помощником на борт «Невесты ветра», отбившейся от имперских фрегатов и сумевшей уйти в открытое море. Если бы не Ролан со своей «Легкокрылой», Фейра ни за что не выбрался бы из Эверры.

– Нет, – повторил бывший рыбак. – Уж в лодках-то я кое-что смыслю. Она больше похожа на таможенную шлюпку…

– …которой тут тем более не место, – перебил юношу незаметно подошедший Умберто. – Миро, Алаи, расчехлите стреломет. Уж не знаю, откуда взялся этот гость, но мы никого не ждем.

Ролан пожал плечами – дескать, никто не спорит, – и отошел в сторону, а Кузнечик, сердито нахмурившись, уставился на помощника капитана. Тот после Эверры стал угрюмым, молчаливым и вид имел такой, будто его постоянно терзали тяжелые мысли – прежнего беззаботного весельчака словно подменили. Кузнечику хватало жизненного опыта, чтобы понять: странное превращение не началось в Эверре, а завершилось. Но вот что послужило его причиной?