Наталья Осояну - Звёздный огонь [litres]

– И со мной… – поддакнул другой.

Следом за ним молча закивали еще двое. Матросы переглядывались, косились на Хагена, который вдруг ощутил себя весьма неуютно, и медлили принимать окончательное решение. Означало ли это, что никто не собирается помогать Крейну?..

Пересмешник отвернулся.

– А все-таки другого такого капитана не сыщешь, чтобы повел фрегат туда, где есть звездный огонь, – вдруг сказал кто-то. – Гляньте-ка, до чего хорошо она идет!

– Красавица… не идет, летит… вот повезло ему!

– Самоубийца, – хрипло проговорил Гарон. – Он идет на верную смерть.

Ненадолго воцарилась тишина, нарушаемая лишь плеском волн.

– Чего же мы ждем, капитан? – послышался чей-то нетерпеливый голос. – Если ты можешь расшевелить эту дохлую посудину, тогда вперед!

– Эта «дохлая посудина», – рявкнул Гарон, – твой фрегат, дубина! Отныне и пока смерть не разлучит нас! И зовут ее… – на мгновение показалось, что у моряка перехватило дыхание и он не сумеет договорить. – ~Быстрая, вот как!

«Быстрая».

Мертвая плоть наполняется жизненной силой – пусть ненадолго, пусть всего на одну ночь. Обмануть Шторм нельзя, но он старик и любит интересные истории… Так отчего бы не рассказать ему одну, подлиннее?

И пока он будет слушать, можно все успеть.

Итак, история. Было это в середине зимы, когда шторма следовали друг за другом, словно их повелитель окончательно сошел с ума и решил расправиться с непокорными детьми земли и неба, а заодно – с фрегатами. Корабли, впрочем, ничуть не испугались его гнева и, отсиживаясь в уютной гавани, предавались занятию, которое подходило для этого времени как нельзя лучше, – они дремали. О-о, грезы фрегатов восхитительны, но опасны, и горе тому, кто хоть раз их разделил, – вовеки не видать ему покоя! Его душа будет томиться, желая не то расправить крылья и взлететь, не то рухнуть в бездну, где поджидает голодное чудовище, ему будет не хватать голоса моря и песни звезд. Лишь один человек может испытать все это и не лишиться разума, и человек этот самой судьбой назначен фрегату в спутники до тех пор, пока смерть не разлучит их.

Лишь один человек…

«Быстрая» просыпается, когда ее навигатор возвращается из города и поднимается на борт. С ним какие-то чужие люди, но такое бывает часто: сначала приходят незнакомцы, потом приносят ящики, полные вещей, которые для «Быстрой» не имеют никакой ценности и никакого смысла. Терпит она все это по одной простой причине: вскоре после того, как все ящики оказываются на местах, капитан разрешает ей выйти в море.

Море…

У «Быстрой» хороший капитан, чуткий и отзывчивый, а еще он любит, когда ветер наполняет их паруса и несет по волнам, когда ладони Океана подхватывают их и поднимают к солнцу или звездам. В такие мгновения для фрегата не существует команды, есть только капитан, и если корабль умеет мечтать, то лишь об одном – чтобы это зыбкое счастье сделалось вечным.

Груз в трюме, все готово к отплытию, но «Быстрая» чувствует: ее капитан чем-то обеспокоен. Встревоженная, она обнимает команду так, что слишком уж чуткий юнга падает в обморок, и навигатор злится, безмолвно ругает ее. Что же происходит? Она обращается к пассажирам: те, хоть и неподвластны ее сущности, все-таки не могут спрятаться полностью. Надо лишь набраться терпения, подождать немного: в море позволено лгать лишь Великому Шторму, а все остальные рано или поздно начинают говорить правду, поэтому…

Поэтому она совершает самую большую ошибку в своей долгой жизни.

Нужно было не ждать, а уничтожить чужаков и их груз, нужно было ослушаться, но это «Быстрая» поймет лишь за той гранью, откуда нет возврата. Фрегат не может думать о будущем, фрегат не может нарушить приказ – и все-таки, погрузившись во мрак, она станет вновь и вновь вспоминать события последнего дня. Дня, когда в открытом море, далеко от порта, их встретили два черных фрегата, и один из незнакомцев, подойдя к капитану, что-то ему сказал. Вслед за этим «Быструю» переполнил гнев, переходящий в еле сдерживаемую ярость. Она, сжав кулаки, ответила чужаку резким и решительным отказом, а капитан расправил паруса, чтобы поскорее уйти от этих странных фрегатов, источающих невыносимый смрад.

Но их остановили, будто ударили в спину. Чужак протянул руку, схватил их связующую нить – и пришла боль, какой им не доводилось испытывать ни разу. Она ослепила их, жгучим огнем растеклась по венам, пропитала внутренности желчью. Смертельным ядом полнились жестокие слова, чей смысл на миг сделался пугающе ясным: «Ты отказываешься? Что ж, обойдемся и без твоего согласия. Пусть тебя утешит то, что твой фрегат послужит благому делу… Такова воля императора!»

И безжалостной смертью упало с неба лезвие, расколов ее корпус пополам. В пробоину хлынула соленая вода, а где-то вдалеке Великий Шторм расхохотался, злорадно потирая руки, – наконец-то дождался!

Что ж, всему на свете приходит конец…

Однако она не умерла. Человек, так долго бывший с нею единым целым, тряпичной куклой рухнул на палубу, но и он не умер.

Случилось нечто непоправимое, и осознание накатило, как мощная волна, способная опрокинуть и утянуть на дно, а потом волны ринулись одна за другой, неся холодный ужас и безумие, потому что «Быстрая» встретилась лицом к лицу с самым жутким из своих страхов – она осталась в одиночестве.

Все то, что делали с нею потом…

– …уже не имело значения, – прошептал Хаген. – О Заступница!

Гарон стоял рядом, закрыв глаза. Выражение бледного лица нельзя было назвать иначе как страдальческим. Видел ли он те образы, которые «Быстрая» показала пересмешнику, или же вспоминал, что произошло с ним самим десять лет назад? «Моя вина, – сказал себе Хаген. – Я заставил его вернуться в прошлое, из-за меня он потерял свою новую мечту, свою деревянную лодку. Я виноват…»

– Тот, кто сотворил такое, – негромко проговорил Гарон, – утратил свою душу.

Он повернулся к пересмешнику, ошеломленному столь неожиданными речами, и прибавил:

– А я, кажется, вновь обрел свою…

Мачты «Быстрой» трещали, паруса на глазах расползались, превращаясь в лохмотья, но загадочным образом она неслась вперед, как будто опять стала настоящим, живым фрегатом. Гарон немногое мог для нее сделать – лишь направить туда, где находился черный корабль, – да к тому же для фрегата, лишенного абордажных крючьев, оставался лишь один способ атаки.

– Держитесь крепко! – крикнул моряк.

Это был не просто таранный удар, это было форменное самоубийство, на которое ни за что не отважился бы кто-то другой. «Быстрая» врезалась в борт черного корабля с такой силой, что носовое копье полностью вошло в его корпус, как нож входит в переспелое яблоко. Живой фрегат от такого удара парализовало бы, но черный как будто и не заметил, что произошло. Гарон махнул рукой и первым перебежал на палубу вражеского корабля, на ходу вытаскивая саблю; товарищи последовали его примеру, а Хаген на миг замешкался – ему не хотелось покидать «Быструю».