Кирилл Корзун - Сломанный клинок [litres]

Алексей сидел на подлокотнике кресла, обратив лицо к раскрытому окну, и музицировал, весь отдавшись этому процессу. Все мы по-настоящему честны лишь в момент уединения с самим собой, и мне посчастливилось застать его в одно из таких мгновений: растрепанный, ещё чуточку пьяный после ночных возлияний, о коих свидетельствовала пустая бутылка из-под шампанского на ковре, он пел душой, выплескивая в каждой строчке, в каждой ноте терзавшие его эмоции, раскрываясь перед миром полностью, чуть ли не выворачиваясь наизнанку.

Окончив куплет, он понурился и повесил голову, пьяно покачнулся, встряхнул рыжими кудрями и попытался встать, но потерял равновесие и завалился в кресло, не выпуская из рук гитары. Его мутный взор прошелся по комнате и сфокусировался на мне только после отчаянных усилий. Мне ничего не оставалось, кроме как выразить своё восхищение увиденным и услышанным:

– Браво, Лёха! Просто, незамысловато, но так искренне! Не подозревал в тебе таких талантов.

– Это потому, что жизненно! – мрачно буркнул он, завозился, устраиваясь поудобнее, и спросил: – И давно ты здесь?

Его обычно подвижное и жизнерадостное лицо выражало неподдельное расстройство и вселенскую печаль, вид он имел помятый, словно побывал в переделке – на рубашке отчетливо не хватало пуговиц, одно ухо вызывающе покраснело и чуть топорщилось, а на щеке медленно наливался синевой отчетливый отпечаток ладони. Изящной, явно женской ладони.

– Давно, друг мой, давно. Не думаю, что с самого начала твоего сольного концерта, но достаточно, чтобы понять основную мысль. И всё же я предпочту услышать твою версию…

– Мою версию, – повторил он за мной и иронично улыбнулся. – Если коротко, то… – замялся Алексей, подбирая слова, и погрузился в тягостные раздумья, прежде чем обыденно изрек: – Не дала.

Сказано это было настолько цинично, что в собеседнике мне на секунду почудился не подросток, а прожжённый, неоднократно битый жизнью и судьбой мужик. Наваждение было настолько отчетливым, что мне невольно стало не по себе.

И если быть откровенным, то я попал в тупик – то есть догадка, конечно же, была, а вот с ясностью дела обстояли гораздо хуже. Признаться в этом было стыдно, а оставаться в неведении – глупо.

– Что значит не дала? И кто? – решился я показать своё невежество, рассудив, что мне, как иностранцу, периодически это позволительно. Тем более что ситуация меня интриговала если не перипетиями, то как минимум поведением моего друга. А он нагло и заливисто заржал, сбрасывая с себя покровы грусти и преображаясь обратно в того беззаботного и чересчур уверенного в себе юнца, что я успел узнать.

– Ох, не могу больше… – простонал Алексей, утирая выступившие слезы и откладывая гитару в сторону. – Повеселил ты меня знатно, Лео.

– Рад видеть, что ты в порядке. Теперь-то расскажешь, что могло тебя так… выбить из колеи? Что за песенка про неудачников? – спросил я у него, осматриваясь по сторонам в поисках пристанища для своей пятой точки. Им стал небольшой диванчик у стены комнаты.

Алексей только горько вздохнул и криво улыбнулся. Рассказывать о своих приключениях парень явно не горел желанием. Мне же пришло в голову, что неплохо бы осмотреться в новом жилье, пока он набирается смелости.

Бытует мнение, что по внутренней обстановке человеческого жилища можно получить представление об устройстве его внутреннего мира, а особо маститые специалисты в области психиатрии по специальным методикам вполне способны поставить вполне точный диагноз. Мне таких способностей и знаний, к счастью, не досталось. Почему к счастью? Многие знания – многие печали, неоднократно в этом убеждался. Квартира Алексея была обставлена скромно, со вкусом и довольно необычно на первый взгляд – абсолютно вся мебель была дизайнерской и представляла собой образчики искусства, при этом без пускания пыли в глаза. Мягкие кресла, собранные из мелких кирпичиков; диван, словно собранный из каменных плит; настенные светильники изображали торчащие из стен комнаты человеческие руки с факелами… И картины. Десятки разнообразных картин, рисунков, эскизов, изображающие в основном людей и всевозможных фантастических существ. И это была только гостиная.

– Подружка твоей подружки меня продинамила, что уж тут рассказывать, – решился наконец Лёха. – Не делай такие глаза, Лео, «продинамила» означает не ответила взаимностью на мои притязания. Беда с вами, иностранцами! Учите язык по классической литературе и не понимаете элементарных вещей в итоге.

– Значит, Айлин…

– Отшила меня… блин!!! Опять!!! Короче, не получилось у меня с ней ничего. Завез Мэйли домой, прокатились с Айлин по городу, посидели в ресторанчике, я даже морду одному хаму набил из-за неё. А когда попытался перейти в наступление, она влепила мне пощечину, – мрачно продолжал он, сопровождая рассказ скупой жестикуляцией. – Играла со мной весь вечер и всю ночь так, словно я сопливый юнец!!!

– А ты кто? – участливо кивая, поинтересовался я, внутренне недоумевая, из-за чего вообще такая трагедия разыгралась. – Неужели взрослый мужик?

Мой вполне очевидный вопрос сбил парня с толку, и он опять ненадолго завис, что-то всерьез обдумывая. Лицо выдавало напряженную работу мысли и серьёзный внутренний диалог.

– Пока ты не выдал какую-нибудь гениальную глупость, хочу спросить ещё кое-что: разве девушка, отвечающая взаимностью и позволяющая себе слишком многое на первом свидании, не считается распущенной?

– В твоих словах есть логика, – вынужден был согласиться Лёха. – Слушай, мне теперь самому всё видится несколько иначе.

– И не забывай, всё-таки она старше тебя. Как и то, кем она работает при Мэйли. Может, всё только к лучшему?

– Кто бы говорил мне про возраст, – отмахнулся от меня друг и заулыбался, видя моё смятение. – Не переживай, твой секрет остаётся твоим секретом. А насчёт Айлин… что б ты понимал? Знойная, зрелая женщина – мечта поэта! – подытожил он свою речь каким-то странным изречением, окончательно приходя в благодушное состояние.