Лариса Бортникова - Зеркальный гамбит [сборник litres]

Больше с сыном Исида не виделась – помер совсем молодым через пять лет от инсульта. А с невесткой и внуком, с Серёжкой то есть, то есть с Сергеем Викторовичем, семейных отношений не сложилось. Сама Исида всё же слала внуку маленькие открыточки (на почте водились всегда), на ответ не надеясь. Но когда в новостях внучка первый раз уже возмужавшим увидела – узнала сразу. Серьезным человеком стал Сергей Викторович Огнев – народным депутатом от демократов. Женился. Пятерых детей нарожал – Исидиных, получается, правнуков. Исида гордилась. Всем рассказывала, даже телятам. А когда в сентябре от внука пришло письмо, долго боялась распечатывать – и неожиданно, и страшно, – мало ли что там.

Распечатала потом в коровнике. Аккуратно, не надрывая конверт. Вслух зачитала рыжим ласковым нетелям. Письмо было коротким, специально убольшенным в типографии, вежливым. В письме внук называл бабушку по имени-отчеству (не забыл ведь…) и просил прощения за долгое молчание (тридцать пять лет – разве ж это долго?). Писал он о том, что подрастают дети, и что полезно им узнать о своих корнях, и что они всё время спрашивают о прабабушке, и что надумал он вместе с женой (Исида эту жену по телевизору видела – тощая, крашеная, с вертлявым, обезьяньим лицом, но, наверное, хорошая женщина) пригласить бабку к себе в Наноскву на Новый год, чтобы наконец-то познакомиться как положено, и стать наконец-то… тут было выделено жирным и подчёркнуто двойной линией… одной большой, дружной семьёй. Исида разволновалась, когда осознала, что её зовут в самую наностолицу. Внук зовёт… Внучок… Так разволновалась, что довольно чувствительно треснула особо любопытную нетель, которая всё лезла и лезла слюнявой мордой в письмо. Потом прощения просила, конечно. Но разволновалась сильно. Пошла на следующий день к председателю просить отпуск и подорожную.

– Ну и как я тебе бумаги оформлю? Соображай, – председатель бегал по кабинету весь красный и потный. – Зовут, а сами не понимают, что это невозможно. Не-воз-мож-но. – Отчего ж невозможно-то? – недоумевала Исида, прижимая к груди письмо. – Рази ж я не человек?

– Человек… Человек… – бурчал председатель, зачем-то перекладывая бумажки с левого угла стола на правый и обратно. – Человек, конечно. Но какой человек? Ненормальный! Большой! Да ещё и возраст. Нет. Габариты твои для сельхоз-резервации очень даже окей, а для Наносквы совсем неподходящие. Нет! Не возьму я на себя эту ответственность.

Исида кривилась ртом. Плакать ей было неумело и непривычно, но как-то получалось само собой, выглядело уродливо и от этого особенно жалко. Лицо её, тёмное, иссечённое морщинами, похожее на сушеную грушу, вовсе не подходило для плача.

– Хочешь, я тебе направление в старую Москву на ВДНХ выбью, на сельскохозяйственную ярмарку быка-производителя Кастанеду сопровождать? – почти умолял председатель. Ему было неловко, и он всё отводил глаза в сторону. – Но это максимум, что могу. Твои пусть туда приедут. Повидаетесь.

– Чего мне твоя ВДНХ? На Новый год ведь зовут… Праздник семейный… А я бы им гостинчиков… – «рожки» над макушкой обиженно дрожали.

– Не могу… – страдал председатель. И снова хватался за стопку бумаг, как за спасательный круг.

Исида не разговаривала с председателем целый месяц, дулась, а потом вопрос решился сам собой. Из района на адрес правления пришел официальный конверт. В конверте были вызов на имя Огневой И.П., оформленная подорожная с печатью Государственной Думы и билет на поезд Саратов – Москва.

– Вот видишь… – председатель размахивал бумажками перед счастливым красным лицом Исиды. – Видишь? Нет! Ну, надо же!

– Чего махаешь? Чего лыбишься? Не ты – внучок постарался.

– Поосторожнее там. Инструкцию изучи. Лоции, – председатель вытащил из ящика стола пухлую распечатку, протянул её Исиде. – Не опозорься. Ну и… Счастливо тебе съездить.

Вот и едет. Едет Исида Павловна Огнева в столицу. Едет в гости к внуку. Везет с собой полный мешок гостинцев. Волнуется. Косо глядит на попутчиков. Купейный вагон (других сейчас и не осталось) почти пуст. Проводник не то спит, не то и вовсе его в вагоне не предусмотрено. Билеты никто не проверяет, не гремит титаном, не разносит кирпичный чай в граненых стаканах. Холодно.

– Куда направляешься, мать? – пограничник подмигивает, бровью шевелит – чистый разбойник.

– К внуку. Новый год семьёй встречать, – бурчит Исида. Сперва думала отмолчаться, но лучше ответить – не отвяжется ведь. – Гостинцы везу. Так. Мелочишки всякой. Семечек в основном.

Исида вовремя спохватывается. Кто знает, не позарится ли этот рыжий, хоть и лысый, на самогон.

– А я из отпуска. Сперва до Москвы, оттуда до Питера, а там до самой финской заставы. Два года срочки отмотал, ещё три осталось, – сообщает солдатик. Как будто его спрашивает кто. – А вы, барышня? Тоже в гости?

Девушка улыбается мечтательно, хорошеет от улыбки сразу. И мохеровая кепка ей к лицу.

– Нет. Не в гости. Я следую в общероссийский центр нанонизации и сепарации по направлению от райкома. На процедуру.

– Вот как? – неожиданно оживляется молчавший до этого старичок с ноготок. Выглядывает из подушек, как крот из норы. – Сами захотели? А сколько же вам годиков, барышня?

– Семнадцать в марте будет, – девушка краснеет. Вдруг теряет всякую важность и начинает по-детски частить: – Да не. Я нормальная. Давно уже собиралась, но родители не пускали… Большие они у меня оба, разумеется. А я у них одна. Понимаете? Не подумайте только, что укрыли и всякое такое. Нет! Как по закону положено, разрешение выправили и налог платили.

– Чего оправдываешься? – солдатик неожиданно бледнеет, и взгляд его – весёлый, почти хулиганский, вдруг становится пронзительно недобрым. – Чего ты перед ним оправдываешься? Правильно твои родаки из тебя большую сделали и не отдавали столько лет на лилипутинг… Человек должен быть большим! Настоящим. А ты… сказал бы, что предательница, но, по-моему, просто дура.

– Сам дурак! – обижается девушка. Вспыхивает. Обращается к старичку:

– Дурак! Завидует он! Все нанорезистенты завидуют! Сами в глубине души хотят стать маленькими и жить как люди, да только не могут! А я! Я нормальная! У меня абсолютная нано-адаптивность… Вот только родители – гоблины тупые. Жизнь мне сломали через свою тупую любовь… Ой, ой, ой… Семья! Дочечка! Ой, как мы без ребёночка и как ребёночек без нас! А меня спросили? Они хоть раз меня спросили, чего я сама хочу?! Ладно… Вот стану в среду наной. Замуж выйду. И жить буду, как нормальная. С нормальными людьми.

– С лилипутами, – цедит пограничник сквозь побелевшие губы. – В сраной лилипутии…

– Не любите маленьких, юноша? – старичок выбирается из подушек, опускает обутые в детские валеночки ножки с полки и с бесстрашным любопытством глядит на солдата. – Любопытно, любопытно. Резистентны? С рождения? Неужели ни разу не пробовали проблему решить?