Ребекка Росс - Восстание королевы [litres]

Холмы, долины и гора в тумане находились не в Валении.

Это было видение о Мэване.

– Тебе понравилось? – переступая с ноги на ногу, спросила Мириай.

Я поднялась с постели и обняла ее. Скрипка всхлипнула между нами, как капризный ребенок.

– Очень, Мириай. Ты столь хорошо меня знаешь и так любишь, сестренка.

– Я увидела твой портрет, написанный Орианой, – проговорила она, после того как я ее отпустила. – Я подумала о твоем наследии, о том, что ты двойственна: дитя севера и юга, о том, как это необычно и прекрасно. Я попросила господина Картье раздобыть мне мэванские ноты. Он помог, и я сочинила песню, полную валенийской страсти и мэванской отваги. Я вспоминаю оба этих качества, когда думаю о тебе.

Я не была плаксой. Этому научило меня детство в приюте. Но ее слова, откровение, музыка и дружба пробили брешь в дамбе, возведенной мною много лет назад. Я зарыдала так, словно потеряла кого-то, словно разбилась на части и исцелялась. Мириай плакала вместе со мной. Мы обнимали друг друга и смеялись, и рыдали, и вновь смеялись.

Наконец, когда слез больше не осталось, я вытерла щеки и сказала:

– Я тоже приготовила тебе подарок, хотя не такой замечательный, как твой. – Я подняла крышку сундука, где лежало шесть книжечек, одетых в кожу, переплетенных красной нитью. Внутри были стихи неизвестной госпожи Науки. Я давно восхищалась ею и решила купить их для моих сестер-избранных с крохотной суммы, которую дедушка посылал мне на каждый день рождения. Я хотела, чтобы они могли забрать поэзию на прекрасном пергаменте с собой и вспоминали меня.

Я вложила одну из книжечек в руки Мириай. Длинными пальцами она перевернула страницы и с улыбкой посмотрела на первое стихотворение. Прочла его вслух, изгнав из голоса следы слез:

– Как мне запомнить тебя? Каплей вечного лета? Первым цветком весны? Искрой костра осеннего? Инеем темной зимы? Нет, не так, ведь исчезнут они, а ты – за морем, на краю земли – останешься жить в веках.

– Стихи, – снова проговорила я, – не так прекрасны, как твой подарок.

– Это не значит, что я буду ценить их меньше, – ответила она, осторожно закрывая книжечку. – Спасибо, Бри.

Только тогда мы поняли, во что превратилась наша комната: по ней словно прошел ураган.

– Давай помогу с вещами, – предложила я. – А ты можешь рассказать мне о покровителе, которого выбрала.

Я стала собирать нотные листы и складывать платья, а Мириай рассказывала мне о Патрисе Линвилле и его гастролирующем оркестре. Она получила предложения от трех покровителей, но заключить сделку решила именно с ним.

– Ты со своей музыкой увидишь мир, – восторженно заметила я, когда мы наконец закончили сборы.

Мириай закрыла кедровый сундук и вздохнула.

– Мне кажется, я еще не осознаю, что уже завтра получу плащ и покину Дом ради постоянных путешествий. Надеюсь только, что не ошиблась. Договор с Патрисом заключен на четыре года.

– Я уверена: это правильный выбор, – успокоила я ее. – Пиши мне обо всех местах, где побываешь.

– М-м-м. – Было ясно, что она нервничает.

– Твой отец будет тобой гордиться, Мир.

Я знала, что они очень близки. Мириай была его единственной дочерью и унаследовала его любовь к музыке. Она росла под его колыбельные песенки, звуки клавесина. Когда ей исполнилось десять, она попросилась в Магналию, и он без колебаний отправил ее учиться, несмотря на огромное расстояние.

Он писал ей каждую неделю, и Мириай часто читала мне его письма. Она была уверена, что однажды мы встретимся, когда я навещу ее дом на острове.

– Надеюсь. Пойдем, пора спать.

Мы надели ночные рубашки, умылись и заплели волосы. Затем Мириай забралась ко мне в постель, несмотря на узкий матрас. Мы принялись перебирать наши любимые воспоминания: какими робкими и тихими мы были в первый год соседства, как однажды ночью забрались на крышу вместе с Абри, чтобы полюбоваться падающими звездами. Оказалось, Мириай боится высоты, и мы провозились до рассвета, пытаясь стащить ее вниз. Вспоминали обо всех праздниках, когда нам выпадала свободная от занятий неделя. Снега было достаточно, чтобы устраивать настоящие битвы. Наставники в эти дни вели себя скорее как старшие братья и сестры.

– Что думает господин Картье, Бри? – зевнув, спросила Мириай.

– О чем?

– О том, что ты остаешься на лето.

Я подергала нитку, выбившуюся из одеяла, и ответила:

– Не знаю. Я ему еще не говорила.

– Он вручит тебе плащ завтра?

– Наверное, нет, – призналась я.

Мириай посмотрела на меня в водянистом лунном свете:

– Что случилось между вами прошлой ночью в саду?

Я сглотнула, мое сердце замерло, словно хотело услышать, что я скажу. Я все еще чувствовала обжигающий след его пальцев у себя на руке, легких как перышко и уверенных. Что он пытался сказать мне? Он был моим господином, я – его избранной. Ничто не изменится, пока я не раскрою своей страсти. Возможно, он просто хотел утешить меня, и я не так поняла его жест? Скорее всего, так, ведь речь шла о господине Картье, поборнике правил, который никогда не улыбался.

Никогда раньше.

– Ничего особенного, – прошептала я и зевнула, чтобы скрыть неискренность. Если бы у нее остались силы, Мириай надавила бы на меня. Но через две минуты она засопела. Я же, напротив, лежала без сна, размышляя о Картье, плащах и тайнах грядущего.

В девять утра покровители начали уезжать из Магналии. Лакеи поднимались по лестнице, забирали сундуки моих сестер и относили их в экипажи. Я стояла среди суматохи, на освещенном солнцем парадном дворе и выжидала с корзинкой, где лежали книжечки со стихами. О том, что меня не выбрали, теперь было известно всем. Мои сестры повели себя одинаково: во время завтрака все они сочувственно обнимали меня, убеждая, что Вдова найдет мне подходящего покровителя.

Как только унесли тарелки, я вышла наружу, зная, что теперь моим сестрам-избранным будут дарить плащи. Не то чтобы я не желала видеть официальное подтверждение их страсти, просто решила, что меня не должно там быть. Мне не хотелось смущать всех, когда Картье вручит Цири плащ.

Я услышала ее голос. К тому времени мое платье уже промокло от пота. Цири спускалась по парадной лестнице, корона из снежных кос украшала ее голову. За спиной трепетал голубой, цвета июльского неба, плащ. Мы встретились в тишине. Слова были ни к чему. Я улыбнулась. Она развернулась ко мне спиной, чтобы я увидела созвездие, которое выбрал для нее Картье.

– Лук Иветты, – восхищенно прошептала я, рассматривая серебряные нити. – Тебе к лицу, Цири.

Она встретилась со мной взглядом, наградила грустной улыбкой и зарделась.

– Мне бы очень хотелось увидеть, что он выбрал для тебя. – В ее голосе больше не было ревности или гнева, но я услышала то, что она не произнесла. Я все равно оставалась любимицей господина Картье, и мы обе это знали.