Анджей Сапковский - Сезон гроз. Дорога без возврата [сборник litres]

Брюнетик потянулся к дипломату и вытащил маленький плоский магнитофон «Нэшнл панасоник».

– У нас, – сказал Нейман, – записываются разговоры. Ваш разговор со мной оказался записан. К сожалению, не с начала…

Против воли комиссар покраснел. Начало разговора не записалось по самым прозаическим причинам – в магнитофоне в тот момент стояла кассета с «But Seriously» Фила Колинза, переписанная с компакт-диска. Брюнетик нажал на клавишу.

– …перебивай, Нейман, – проговорил голос Изы. – Какое тебе дело до того, кто говорит? Важнее, что говорит. А говорит вот что: нельзя тебе делать то, что задумал. Понимаешь? Нельзя. Чего ты хочешь добиться? Хочешь узнать, кто убил мальчишек на огородных участках? Могу тебе сказать, если хочешь.

– Да, – сказал голос комиссара. – Хочу. Прошу вас сказать мне, кто это сделал.

– Это сделал тот, кто прошел сквозь Завесу. Когда пронесся Вееал, Завеса лопнула, и он прошел. Когда Завеса лопается, те, что находятся поблизости, гибнут.

– Не понимаю.

– И не должен, – резко сказал голос Изы. – Вовсе и не должен понимать. Тебе следует просто принять к сведению, что я знаю, что ты намерен учинить. И еще я знаю, что этого делать нельзя. И просто делюсь с тобой этим знанием. Если ты меня не послушаешь, последствия будут ужасными.

– Минуточку, – отозвался голос Неймана. – Вы собирались мне сказать, кто…

– Уже сказала, – перебил голос Изы.

– Повторите, пожалуйста.

– А зачем тебе это? Думаешь, ты можешь что-то сделать тому, из-за Завесы? Глубоко заблуждаешься. Он вне твоей досягаемости. Но ты… Ты – в его досягаемости. Берегись.

– Вы мне угрожаете. – Это было утверждение, не вопрос.

– Да, – сказал бесстрастный голос Изы. – Угрожаю. Но это не я тебе угрожаю. Не я. Я не сумею объяснить тебе многих вещей, многих фактов, не смогу найти правильные слова. Но одно я могу… могу тебя остеречь. Не слишком ли много было уже жертв? Эти мальчишки, Эльжбета Грубер. Не делай того, что планируешь, Нейман. Не делай.

– Послушайте, пожалуйста…

– Довольно. Запомни. Нельзя тебе.

Хлопнула трубка.

– Вы мне, возможно, не поверите… – начала Иза.

– Разве мы уже не на ты? – перебил Нейман. – Жаль. Это было мило и непосредственно. Чему не поверю? Что это были не вы? Действительно, трудно было бы поверить. А теперь, пожалуйста, я слушаю. Что я планирую? Почему мне нельзя это делать?

– Не знаю. Это не я… Это был не мой голос.

– Кем вам приходится маленькая Грубер?

– Не знаю… Никем… Я…

– Кто убил детишек на огородах? – Нейман говорил тихо, не повышая голоса, но желваки на его скулах подергивались выразительно и ритмично. – Кто это был? Почему он вне моей досягаемости? Потому что он ненормальный, правда? Если я его схвачу, он отправится не в каталажку, а в больницу, такую, как эта? А может, как раз в эту? А может, он уже тут был? Что? Пани доктор?

– Не знаю! – Иза вскинула руки в невольном жесте. – Не знаю, говорю вам! Это не я звонила! Не я!

Нейман и стажер Здыб молчали.

– Я знаю, о чем вы думаете, – спокойно сказала Иза.

– Сомневаюсь.

– Вы думаете… Что, как в том анекдоте… что мы тем отличаемся от пациентов, что уходим на ночь домой…

– Браво, – сказал Нейман без улыбки. – А теперь я слушаю.

– Я… ничего не знаю. Я не звонила…

– Пани доктор, – проговорил Нейман спокойно и ласково, словно обращаясь к ребенку. – Я знаю, что магнитофонная запись – слабое доказательство. Что вы можете все отрицать. Вы можете, как это сейчас принято, обвинить нас даже в манипуляции и фабрикации доказательств, в чем вам угодно. Но если вы и правда уходите на ночь домой заслуженно, а не только благодаря чьей-то ошибке в диагнозе, то вы представляете, какие будут последствия, когда дело раскроется. А дело раскроется прекрасно. Должно раскрыться, потому что так сложилось, что у убитых мальчишек высокопоставленные родители, и никакая сила не остановит следствие, только наоборот. Вы знаете, что тогда случится.

– Не понимаю, о чем вы.

– Это я вам расскажу. Вы думаете, что если маньяк с огородов приходится вам родственником или кем-то близким, то вы не будете нести уголовную ответственность за его сокрытие. Возможно. Но, кроме уголовной ответственности, есть еще другая ответственность. Если окажется, что вы прикрывали маньяка-убийцу, то ни в этой больнице, ни в какой другой больнице этого направления во всем мире вам уже не работать. Спасти вас может только здравый смысл. Жду, когда пани его проявит.

– Пан… Повторяю, что я не знаю, в чем тут дело, – опустила голову Иза. – Это был не мой голос, слышите? Похожий, но не мой. Это был не мой стиль речи. Я так не говорю. Можете спросить, кого вам угодно.

– Спрашивал, – сказал Нейман. – Множество людей вас узнали. Кроме того, я знаю, с какого аппарата звонили. Подумайте серьезно, пани Иза. Пожалуйста, перестаньте руководствоваться эмоциями. Мы имеем дело с убийством, со зверским убийством, убийством людей. Людей, понимаете? Вы понимаете, что этого нельзя оправдать ничем, и уж тем более заботой о благе животных. Это преступление – типичное проявление реакции параноика, маньяка. Отомстил за кота, убил детишек, которые его мучили. А завтра он прикончит кого-нибудь, кто бьет собаку. Послезавтра порешит вас, когда вы раздавите жужелицу на тротуаре.

– О чем вы говорите?

– Я утверждаю, что вы прекрасно знаете, о чем я говорю. Потому что вам известно, кто это сделал и почему он это сделал. Потому что вы его лечили или же будете лечить и знаете, в чем состоит, я извиняюсь, задвиг вашего пациента. Это кто-то, прошу прощения, задвинутый на пункте хорошего отношения к животным.

– Пан Нейман, – сказала Иза, ее трясло, она уже не могла справиться с дрожью в руках и тяжестью в груди. – Сами вы задвинутый. Прошу прощения. Арестуйте меня. Или оставьте меня в покое.

Нейман встал. Стажер Здыб встал тоже.

– Жаль, – сказал комиссар. – Жаль, пани Иза. Если вы все же решитесь, прошу мне позвонить.

– Не на что мне решаться, – сказала Иза. – И я не знаю вашего номера.

– Ах так. – Нейман покачал головой, глядя ей в глаза. – Понял. Жаль. До свидания, пани Иза.

– Пан Хенцлевский, – сказал комиссар полиции Нейман. – Мне казалось, что я имею дело с серьезным человеком…

– Эй! – Адвокат предупреждающе вскинул руки. – Не забывайтесь. Мы не в комиссариате. Что вы имеете в виду, чума вас забери?

– Видите ли, – сказал стажер Здыб, не скрывая злости. – Столько было анекдотов о милиционерах и так мало об адвокатах. А выходит, что зря.

– Еще слово, и я выставлю вас обоих за дверь, – спокойно сказал Хенцлевский. – Это что за разговорчики? Что вы себе позволяете, господа милицейские?

– Полицейские, будьте добры.

– Горе-полицейские. Убийца моего сына ходит себе на свободе, а вы тут приходите молоть всякий вздор. Ну, короче, ближе к телу. Мое время – деньги, господа.