Анджей Сапковский - Сезон гроз. Дорога без возврата [сборник litres]

Никаких признаков паруса.

Когда она вошла, я не спал. И не удивился. Все было так, словно я этого ждал. Странная встреча на побережье, поездка через дюны и поля, дурной инцидент с Беком де Корбеном и его дружками, вечер при свечах, тепло ее тела, когда я обнимал ее на стенах замка, а прежде всего аура любви и смерти, заполняющая Карэ, – все это сблизило нас, связало. Я уже начал ловить себя на мысли, что мне трудно будет расстаться…

С Бранвен.

Она не произнесла ни слова. Отстегнула брошь, скрепляющую накидку на плече, опустила на пол тяжелую ткань. Быстро скинула рубашку, прямую, из грубого полотна, такую, какие и по сей день носят ирландские девушки. Повернулась боком, освещенная красноватыми отблесками огня, ползающего по поленьям в камине и следящего за ней пылающими зрачками углей.

Так же молча я подвинулся, уступая ей место рядом. Она медленно легла, отвернула голову. Я накрыл ее мехом. Мы молчали. Оба. Я и Бранвен. Лежали неподвижно и глядели на бегающие по потолку тени.

– Я не могла уснуть, – сказала она. – Море…

– Знаю. Я тоже слышу его.

– Я боюсь, Моргольт.

– Я рядом.

– Будь рядом…

Я обнял ее как только мог ласково, нежно. Она обхватила мне шею руками, прижалась лицом к щеке, обожгла горячим дыханием. Я прикасался к ней осторожно, борясь с ликующим желанием прижать крепче, жаждой грубой, жадной ласки, так, словно касался перьев сокола, ноздрей пугливого коня. Я касался ее волос, шеи, плеч, ее полных, изумительной формы грудей с маленькими сосочками. Касался ее бедер, которые, подумать только, совсем недавно казались мне слишком крутыми, а оказались изумительно округлыми. Касался ее гладких ляжек, ее женственности, места, которое не называют, ибо даже в мыслях я не осмелился бы у нее назвать его так, как привык. Одним из ирландских, валлийских или саксонских слов. Потому что это было бы все равно что Стоунхендж назвать грудой камней. Все равно что Гластонбери-Тор назвать пригорком.

Она дрожала, нетерпеливо поддавалась моим ладоням, управляла ими движениями тела. Она домогалась, требовала немым языком, бурным прерывистым дыханием. Она умоляла меня своей минутной податливостью, мягкой и теплой, чтобы через мгновение напрячься, застыть вибрирующим бриллиантом.

– Люби меня, Моргольт, – шепнула она. – Люби меня.

Она была отважна, ненасытна, нетерпелива. Но, беззащитная и беспомощная в моих руках, вынуждена была подчиниться моей спокойной, осторожной, сдержанной любви. Моей. Такой, какой жаждал я. Такой, какой хотел для нее я. Потому что в той любви, которую пыталась мне навязать она, я ощущал страх, жертвенность и самоотречение, а я не хотел, чтобы она боялась, чтобы жертвовала ради меня чем-либо, чтобы отрекалась от чего бы то ни было. И поставил на своем.

Во всяком случае, так мне казалось.

Я чувствовал, как замок дрожит в медленном ритме бьющихся о скалу волн.

– Бранвен…

Она прижалась ко мне, жаркая, а у ее пота был аромат мокрых перьев.

– Моргольт… Как хорошо…

– Что, Бранвен?

– Как хорошо жить.

Мы долго молчали. А потом я задал вопрос. Тот, который не должен был задавать:

– Бранвен… А она… А Изольда приплывет сюда из Тинтагеля?

– Не знаю.

– Не знаешь? Ты? Ее наперсница? Ты, которая…

Я замолчал.

О Луг и Лир, что же я за кретин, подумал я. Что за идиотский болван…

– Не мучайся, – сказала она. – Спроси меня об этом.

– О чем?

– О первой ночи Изольды и короля Марка.

– Ах, об этом? Представь себе, мне это неинтересно.

– Думаю, ты лжешь.

Я не ответил. Она была права.

– Все было так, как говорят баллады, – сказала она тихо. – Как только погасли свечи, мы ловко поменялись с Изольдой в ложе Марка. Не знаю, было ли это и вправду так уж необходимо. Марк был настолько очарован Златокудрой, что не стал бы ее укорять, узнав, что она уже не… Не настолько он был мелочен. Но случилось так, как случилось. Всему виной мои угрызения совести. За то, что произошло на корабле. Я считала, что во всем виновна я и напиток, который я им подала. Я убедила себя в своей виновности и хотела расплатиться за нее. Только потом стало ясно, что Изольда и Тристан… были вместе еще в Ата-Клиате. Что я ни в чем не была повинна.

– Ну хорошо, Бранвен, хорошо. Детали ни к чему.

– Нет. Выслушай до конца. Выслушай то, о чем баллады молчат. Изольда приказала мне немедленно, как только я докажу ее девственность, выскользнуть из ложа и снова обменяться с нею местами. Может, боялась разоблачения, может, просто не хотела, чтобы я слишком привыкла к королю. Кто знает? Они с Тристаном были в соседнем покое, занятые только собою. Она высвободилась из его объятий и отправилась к корнуоллцу, нагая, даже волос не поправила. А я осталась нагая… с Тристаном. До самого утра. Сама не знаю, как и почему.

Я молчал.

– Это еще не все, – сказала она, повернув голову к огню в камине. – Потом были медовые месяцы, во время которых корнуоллец ни на шаг не отходил от Изольды. Конечно, Тристан не мог приблизиться к ней. А ко мне мог. Не вдаваясь в детали: эти несколько месяцев я любила его. Самозабвенно. Я знаю, ты удивляешься. Да, верно, соединила нас исключительно постель, с помощью которой Тристан – это мне было ясно даже тогда – пытался заглушить в себе любовь к Изольде, ревность к Марку, чувство вины. Я для него была всего лишь инструментом. То, что я об этом знала, мне, поверь, не помогало…

– Бранвен…

– Потерпи. Еще не все. Медовые месяцы миновали. Марк возобновил обычные королевские занятия, а Изольде представилась масса возможностей. Тристан же… Тристан вообще перестал меня замечать. Мало того, начал избегать. А я сходила с ума от любви.

Она замолчала, отыскала мою руку, стиснула ее.

– Я сделала несколько попыток забыть о нем, – сказала она, уставившись в потолок. – В Тинтагеле было полно молодых и простодушных рыцарей. Ничего из этого не получилось. Однажды утром я вышла в лодке на море… И, отплыв достаточно далеко от берега, выпрыгнула.

– Бранвен, – сказал я, обнимая ее так крепко, чтобы объятием подавить сотрясающую ее дрожь. – Это прошлое. Забудь о нем. Ты, как и многие другие, ворвалась в водоворот их любви. Любви, которая сделала несчастными их самих, а для других была просто убийственна. Ведь и я… Я получил по голове, хоть только прикоснулся к их любви, даже не зная о ней. В Дун-Лаогайре Тристан победил меня, хотя я был сильнее и гораздо опытнее. Потому что тогда он бился за Изольду, за свою любовь. Я не знал об этом, получил по голове и, как и ты, обязан жизнью тем, кто был поблизости и счел возможным прийти мне на помощь. Спасти. Вытащить из бездонной пропасти. И нас спасли, тебя и меня. Мы живы, и черт с ним, с остальным.

Она подсунула мне руку под голову, провела ладонью по волосам, коснулась рубца, идущего от темени до уха. Я поморщился. Волосы у меня на шраме растут в удивительных направлениях, и прикосновение порой бывает невыносимо болезненным.