Т. Баррон - Семь песен [litres]

– Думаешшшь, я не зззнаю этого?

Моевка приземлилась поблизости от нас и начала рвать клювом траву. Но несмотря на то, что птица дергала и тащила изо всех сил, жесткие стебли не подавались.

– Сссссмотрите, – предложила Квен, шагнула к птице и самым ласковым тоном, на какой только была способна, спросила: – Ессссли я предложу тебе помочь сссстроить гнездо, добрая птица, ты мне позволишшшшь?

Моевка издала резкий крик и сердито захлопала крыльями, отгоняя женщину-дерево. Так продолжалось несколько минут. Птица успокоилась не сразу и, вернувшись к своему занятию, все же продолжала искоса настороженно поглядывать на Квен.

Та с печальным видом обернулась к Рии.

– Ну, вот видишшшшь? Такова моя учасссссть.

– И ты ее заслужила, заслужила, чтобы тебя презирали и гнали прочь!

– Я несссчассстна, сссовершенно несссчассстна! Я думала, что ничего хуже сссо мной уже не может сссслучитьссся. И вот появляетессссь вы. – Она указала узловатым пальцем на Бамбелви. – Сссс этим человеком… голоссссом рока.

Шут поднял голову, и в его глазах сверкнули искорки надежды.

– Может быть, ты предпочитаешь загадки? Я знаю одну потрясающую загадку про бубенчики.

– Нет! – душераздирающе вскрикнула женщина, похожая на дерево. – Прошшшу тебя, Риа. Я бесссконечно ссссожалею. Неужели ты так и не просссстишь меня?

Девочка скрестила на груди руки, перевитые зелеными ветвями.

– Никогда.

Я почувствовал странный болезненный укол в сердце. Слово «никогда» прозвучало у меня в ушах как смертный приговор, словно где-то захлопнулась тяжелая дверь и кто-то с грохотом задвинул железный засов. К собственному изумлению, я почувствовал, что вовсе не злюсь на Квен. Конечно, она совершила отвратительный поступок. Поступок, о котором она глубоко сожалела. Но разве я сам не совершал поступков, о которых мне впоследствии приходилось жалеть?

Я подошел к Рии и прошептал:

– Я знаю, это нелегко. Но может быть, тебе все же следует простить ее.

Девочка окинула меня холодным взглядом.

– Как я могу простить ей то, что она натворила?

– Точно так же, как моя мать простила меня после всего, что я причинил ей. – В этот момент я вспомнил слова матери, сказанные мне на прощание. «Бабочка способна превращаться из незаметного , иногда противного на вид червячка в самое прекрасное создание на свете. И душа, сын мой, тоже на это способна». Я прикусил губу. – Квен поступила очень плохо, я этого не отрицаю. Но она заслуживает еще одного шанса в этой жизни, Риа.

– Почему ты так решил?

– Потому что… ну, потому что она еще может измениться. Все мы, все живые существа, обладаем способностью к преображению.

Внезапно мой посох вспыхнул ярко-голубым светом. Деревянная палка зашипела, ее охватило неизвестно откуда взявшееся пламя. Спустя долю секунды свет погас, и шипение смолкло. Повертев посох в руке, я заметил выжженную на дереве отметину синего цвета, цвета сумеречного неба. Отметину в форме бабочки. И в этот миг я понял, что дух Туаты, по-прежнему витавший поблизости, коснулся посоха. И еще я понял, что каким-то образом мне удалось постичь душу Песни Преображения.

Риа неуверенно протянула руку женщине-дереву. Квен, на глазах у которой блеснули слезы, взяла ее в свою. Несколько минут девочка и старуха-дерево молча смотрели друг на друга.

Наконец, женщина обернулась ко мне.

– Ессссть ли какой-нибудь ссспособ отблагодарить тебя?

– Мне не нужно никакой благодарности, кроме радости видеть ваше примирение.

– Ты уверен в том, что я ничего не ссссмогу ссссделать для тебя?

– Ты ничем не можешь нам помочь, если только ты не знакома с искусством Прыжка, – ответил я. – Нам сейчас нужно попасть на озеро Лица, далеко на севере.

– Десять дней тащиться пешком, – простонал Бамбелви. – Скорее, даже двенадцать. Нет, четырнадцать, я уверен.

Глаза Квен, похожие на капли, изучали меня.

– Я не владею иссскуссством Прыжка, но исссскусство Преображения может вам пригодитьсссся.

У Рии перехватило дыхание.

– О, Квен, если бы мы только могли плавать, как рыбы…

– Вы ссссмогли бы добратьсссся до нужного месссста бысссстрее на нессссколько дней.

Я так и подскочил на месте.

– Это на самом деле возможно?

Квен вытянула единственную руку в сторону Бамбелви и пошевелила пальцами. На ее лице появилась кривая ухмылка.

– Ты, гласссс ссссудьбы, отправишьсссся первым.

– Нет, – умоляюще простонал он, попятившись. – Ты этого не сделаешь. Ты не можешь.

– Флиппна сссслиппппна, хахнавэй ссссвишшш, – нараспев заговорила Квен. – Келпоно бабблим табблим фишшшш.

Внезапно Бамбелви замер, сообразив, что находится почти на самом краю утеса. Он взглянул вниз, на бушующий прибой, глаза его стали круглыми от страха, рукава захлопали на ветру. Потом шут посмотрел на Квен, и глаза его стали еще больше.

– П-прошу тебя, – заикался он. – Я ненавижу рыб-б-у! Она такая с-с-кользкая, такая мок-к-края, вся насквозь. Т-такая…

Щелк.

Неуклюжая рыба с гигантскими глазами, с опущенными уголками рта и четырьмя подбородками беспомощно забилась на траве и через несколько секунд полетела вниз с обрыва. Но мне было совсем не смешно, потому что я знал, что стану следующим.

Внезапно я обнаружил, что не могу дышать.

Ветер свистел вокруг меня. Я падал куда-то вниз, вниз, вниз. Я изо всех сил напрягся, пытаясь втянуть в легкие хоть немного воздуха, но у меня ничего не получилось! Жестокий ветер рвал одежду, бил в лицо. Несмотря на это, я не мог сделать ни единого вдоха. А затем я с плеском ударился о поверхность и погрузился в холодную воду. Мои жабры широко раскрылись. Жабры! Я, наконец, снова смог дышать. Вода окружала меня, вода проникала в мои легкие.

У меня больше не было рук. Не было ног. Тело превратилось в сплошной обтекаемый хвост с четырьмя гибкими плавниками сверху, на брюхе и по бокам. В одном из плавников была зажата крошечная палочка – это было все, что осталось от посоха, догадался я. Но я даже представить себе не мог, куда подевались моя сумка, одежда и башмаки.

У меня не сразу получилось держаться в воде ровно: пытаясь шевелить плавниками, я постоянно переворачивался на бок. И очень нескоро мое «второе зрение» привыкло к тусклому, рассеянному освещению. За исключением небольшого приповерхностного слоя, света под водой практически не было. Лишь различные степени тьмы.

Тем не менее через несколько минут напряженных усилий я обрел кое-какую уверенность в себе. Я понял, что для плавания сейчас требуются совершенно иные движения, чем те, к которым я привык, будучи человеком. О том, чтобы грести, не могло быть и речи. А также о том, чтобы отталкиваться ногами, – по крайней мере так, как я привык. Теперь мне нужно было изгибаться всем телом из стороны в сторону, подобно живому кнуту. Все чешуйки, покрывавшие мое тело, до последней, все органы, от жабр до кончика хвоста, участвовали в этом движении. Вскоре я обнаружил, что могу таким образом плыть сквозь волны. И еще я мог двигаться вверх, вниз, вправо и влево.